Один лишь Иствуд знал имена всех двенадцати членов Совета. Он занимался административными вопросами и руководил исполнительными органами. Все контакты между членами Совета осуществлялись через него. Исключения были возможны лишь в ситуациях, когда кто-нибудь из членов решал раскрыть свою личность остальным в ходе частной беседы.
Эти двенадцать человек были самыми богатыми и влиятельными в мире. Они тайно владели почти всеми мировыми ресурсами. Именно им на самом деле принадлежали крупнейшие финансовые организации и самые успешные многонациональные концерны. Банки, бензоколонки, моющие средства, лекарства, еда и одежда — двенадцать членов Совета контролировали финансовую сторону практически любого бизнеса на планете. Они стояли за крайне сложными корпоративными системами и инвестиционными фондами, в функционировании которых разбирались только они. Их представители имелись в большинстве правительств и почти во всех международных организациях, начиная от Всемирного банка и заканчивая Международным валютным фондом, от Организации Объединенных Наций до Всемирной организацией здравоохранения. Они руководили едва ли не всеми секретными службами, не говоря уже о таких учреждениях, как Комиссия по ценным бумагам и биржам, которая занималась регулированием финансовых рынков. Они были повсюду и в то же время нигде. Но лично они вмешивались в дела только в том случае, если это было крайне необходимо, и только по специальным каналам. Самым действенным их орудием была коррупция на высших уровнях и порочный круг взяточничества, а также манипуляции, дезинформация, шантаж и в крайнем случае убийства. Многие из тех, кто служил им, понятия не имели об их существовании, а потому даже и близко не представляли себе, как устроен этот мир. И пусть большинство из тех, кого использовал Совет, были людьми честными, честность их была абсолютно бесполезна, ведь они не могли увидеть всю картину целиком. Часто происходило так, что поступки совершались с самыми добрыми намерениями, но, поскольку они были результатом хорошо продуманных планов, их эффект был разрушительным. Только двенадцать членов Совета имели глобальное представление о текущем состоянии экономики и политических феноменах. Они могли предугадать возможные последствия и обладали стратегическим видением того, что должно было случиться.
За восемьсот с лишним лет своего существования Совет успел претерпеть ряд изменений по сравнению с первоначальной задумкой. Бывали лучшие и худшие дни, его члены отступали и перегруппировывались, Совет подвергался полной реорганизации и даже находился на грани исчезновения. Пуританская революция в Англии и Французская революция едва не уничтожили его. Американская революция и Гражданская война привели к серьезным потрясениям, но Совет, как хамелеон, всегда адаптировался ко всему, выживая и становясь сильнее.
Совет был подобен смертельному вирусу, способному менять свою форму и развиваться, так что, когда наконец изобретают противоядие, оказывается, что уже слишком поздно; противоядия приходится изобретать снова и снова, поскольку вирус постоянно мутирует. Например, именно Совет превратил свободную циркуляцию информации, сначала напугавшую его до смерти, в огромное преимущество, давшее ему возможность трансформироваться из органа регионального господства в поистине универсальную власть. Члены Совета очень обрадовались, когда интернет, поначалу таивший в себе смертельную опасность и непосредственную угрозу, превратился, вместе со средствами массовой информации, в самого надежного и ценного союзника. Они даже вообразить себе не могли, что люди, имевшие возможность покончить с любым доминированием, сделают из этого оружия, силу которого они не могли даже осознать, инструмент собственного подчинения. Это было подобно стокгольмскому синдрому, когда у жертв развивается симпатия к собственным палачам. И все это стало возможно благодаря Вернеру, его дьявольскому уму и креативному гению, неиссякаемому источнику оригинальных и эффективных идей.
В конце восьмидесятых, одновременно с окончанием холодной войны и развитием системы свободного распространения информации, члены Совета запаниковали и чуть было не объявили о самороспуске. Отсутствие понятного врага, на которого можно было бы направить общественную ненависть и страх, таило в себе ужасную опасность. Однако им удалось с успехом найти ему замену, и теперь они готовили почву для новой холодной войны, значительно более жестокой, чем та, что началась после Второй мировой.
Однако у их заговора — ибо мы говорим именно об этом — был один существенный недостаток. Несмотря на то что члены Совета контролировали все широкие потоки и все происходящее на макроуровне, общую политику и высшие сферы финансовой деятельности, они никоим образом не могли контролировать то, что происходило на самом низшем уровне. Следить за всеми одновременно невозможно даже с точки зрения банальной математики. Двенадцать членов Совета контролировали мир посредством денег и страха, лжи и манипуляции праздным легкомыслием большинства человеческих существ.
Однако члены Совета тоже испытывали страх. Их практически парализовал врожденный страх перед массами. Они боялись народных движений, революций и возможности установления неконтролируемой демократии, которая сметет их, подобно волне цунами. Они сумели пережить так много подобных моментов в истории, потому что все революции — как, например, бунт Лютера, противопоставившего себя официальной церкви, как движение масонов, благодаря которому, собственно, возникли США, как Французская революция или революции 1848 года — в определенный момент превратились в полную свою противоположность. Члены Совета поняли, что люди, которые объединяются с добрыми намерениями, создавая мощные исторические течения, со временем теряют силу и меняют направление этого течения — в тот самый миг, когда им становится не с кем сражаться. Добившись власти, лидеры, какими бы прекрасными ни были их намерения, уже не хотят отказываться от силы, и та портит их точно так же, как портила их предшественников, которых они уничтожили. Совет пережил немало подобных смен курса.
Двенадцати его членам довелось увидеть, как, обретя власть, Лютер, восстававший против государственной церкви, заключил союз со знатью против ста тысяч крестьян, убитых в ходе мятежа 1525 года. Борясь с привилегированной элитой, ставшей анахронизмом, то есть с лидерами католической церкви, он стал поддерживать другую привилегированную элиту — нобилитет. Лютер считал: то, на что до сих пор плевали, заслуживает того, чтобы к нему относились с восторгом, при условии, что он будет в центре внимания. Он дошел до утверждения о том, что даже если власть слаба или ее действия несправедливы, никто не имеет права ее свергать. В начале своего пути он был убежден, что дьявола можно изгнать «здоровым лютеранским пуком», но позднее призывал сжигать одержимых женщин на кострах и бросать детей, зачатых от дьявола — который вдруг приобрел иммунитет к лютеранским ветрам, — в замерзшие реки.
Такой же им представлялась и Французская революция, которая началась с идеи «свободы, равенства и братства», а затем превратилась в ужасающую кровавую бойню. Революция принялась пожирать своих детей: сперва была якобинская диктатура Дантона против старого режима, а после Робеспьер и Сен-Жюст отправили Дантона на гильотину. Их же, в свою очередь, казнили в ходе термидорианской реакции, и убийства прекратились только с приходом нового диктатора — Наполеона Бонапарта. Тем не менее Французская революция заставила Совет понервничать, поскольку она, с их точки зрения, породила самый страшный документ в истории: «Декларацию прав человека и гражданина», универсальную декларацию прав человека.
