В этот час движение не было интенсивным, поэтому Гонза выключил сирену, и они добрались до штаб-квартиры довольно быстро. Чарльз успел окинуть взглядом замок, где располагалось специальное подразделение, а потом не удержался и сказал Гонзе что-то насчет европейской страсти к тому, чтобы размещать разные службы в исторических зданиях. Адъютант не понял смысла его утверждения, в основном потому, что уже взбежал вверх по ступенькам и теперь стоял в проеме широко открытой двери, дожидаясь профессора.
Оказавшись в холле, Гонза подал знак дежурному полицейскому: не нужно тратить время и записывать данные посетителя, как они поступали обычно. Лейтенант провел гостя на самый верх, постучал в дверь и открыл ее, не став ждать, когда его пригласят войти. Махнув рукой, он жестом пригласил профессора внутрь, а сам остался в проходе. Чарльз шагнул в кабинет. Но когда дверь уже закрывалась, кто-то рявкнул:
— Гонза!
Тот съежился, всем своим видом показывая, как ему не хочется здесь находиться. Комиссар поднялся из-за стола, обошел его, на что ушло с полминуты, протянул Чарльзу руку и произнес что-то по-чешски. Лейтенант щелкнул каблуками и исчез. Чарльз улыбнулся, удивляясь манерам Гонзы и невольно вспоминая бравого солдата Швейка, одного из самых знаменитых и очаровательных персонажей всемирной литературы, героя лучшего чешского романа.
— Комиссар Ник Ледвина, — объявил полицейский, крепко сжимая руку гостя. — Хотел извиниться за вчерашний инцидент, вот и решил пригласить вас сюда, чтобы на этот раз все было правильно.
Чарльз улыбнулся, и комиссар жестом пригласил его присесть. Чарльз устроился в огромном кресле напротив стола. Заинтригованный, он огляделся по сторонам. Он никогда не видел, чтобы кабинет такого размера занимал один-единственный человек. Возможно, это отголоски коммунистической мегаломании? Пока комиссар вновь обходил стол, возвращаясь в свое кресло, Чарльз воспользовался возможностью и еще раз оглядел комнату. Затем он повернулся лицом к письменному столу, который был, наверное, футов сорок в длину и, соответственно, достаточно широкий. За ним-то теперь и сидел комиссар. На столе царил апокалиптический беспорядок, поэтому, несмотря на его размеры, под грудами папок, документов и разнообразных предметов было не видно дерева. К центру стола горы бумаги понижались, образуя холмы, переходившие в долины шириной ярда в два, что хотя бы позволяло комиссару и его посетителям видеть друг друга.
Комиссар явно не знал, с чего начать разговор, поэтому Чарльз взял инициативу в свои руки. Он указал на глиняную статуэтку обезьяны с весьма гуманоидными чертами лица, на лбу которой красовались буквы «МЕТ».
— Ваш офис выглядит очень по-пражски. Я имею в виду его исторические масштабы. И очень противоречиво. Как вам удалось так гармонично вписать этого глиняного голема в обстановку кабинета редкостей в стиле Рудольфа Второго? Ведь равви Лев создал этого монстра, чтобы защищаться против императора, который начал загонять евреев в гетто?
Уловив иронию в словах Чарльза, Ледвина ответил в том же духе:
— В конце концов они объединились. Всегда приятно видеть, когда конфликты заканчиваются свадьбой, не правда ли?
Чарльз усмехнулся. Значит, комиссар не лишен проницательности и к тому же человек образованный.
— Я так понимаю, вы читали мои книги? — поинтересовался Чарльз. Тон его смягчился, став приветливым.
Комиссар, судя по всему, ссылался на его «Трактат по нарратологии». Эта страсть в конце концов заставила его получить последнюю докторскую степень. Нарратология — это наука, изучающая повествование, его структуру и правила, в соответствии с которыми оно обладает когезией, когерентностью
[31] и функциональностью. Именно эта наука доставляла Чарльзу наивысшее удовольствие. Он считал, что нарратив главным образом и определяет человеческое существо: в детстве ребенку рассказывают сказки, потом он учится в школе, читает книги, играет в игры, тоже построенные на нарративе, смотрит фильмы, а часто и рассказывает истории сам. Таким образом, человека на протяжении всей его жизни сопровождают более или менее связные формы повествования. Истории и их взаимодействие делают его тем, кто он есть. Они определяют его как индивидуума, образуют его моральный кодекс, обусловливают его цели, ориентиры и идеи.
Ледвина не зря упомянул свадьбу: именно ею заканчивались все сказки, по мнению В. Я. Проппа, создателя нарратологии. Пропп изучал русский фольклор как отражение фольклора универсального. В своем шедевре под названием «Морфология сказки» он проанализировал около ста сказок, собранных А. Н. Афанасьевым, положив начало науке о нарративе. Фактически, правила, открытые Проппом, вместе с гегелевской теорией конфликта и «Поэтикой» Аристотеля, представляли собой законы, по которым строились наиболее успешные голливудские фильмы, даже если их режиссеры и продюсеры понятия не имели об их существовании. Для них всю эту теорию упростил гуру сценаристов Сид Филд.
Что же до «конфликтов», на которые ссылался комиссар, то Чарльз, следуя за Гегелем, был убежден, что нарратив невозможен без стержня, а стержень всегда задает конфликт. Душа любой истории и есть ее стержень. Он отвечает за развитие событий. Аристотель сказал бы, что щелчок божественных пальцев приводит мир в движение. Это первичный движитель. Для наличия конфликта необходимо, чтобы действие началось с обиды, которую нельзя простить и которая меняет главного героя таким образом, что он обязан начать действовать, дабы вернуться в свое первоначальное состояние или измениться. Однако всегда есть пугающая альтернатива этому, и нарратив постепенно движется в сторону финальной катастрофы. Супермену, Джеймсу Бонду или любому другому герою приключенческих фильмов приходится спасать мир, стоящий на грани гибели. И эта потребность становится стержнем героя. Ситуацию всегда усложняет злой персонаж, который хочет разрушить все вокруг себя или завладеть чем-то, что ему не принадлежит, чего он не заслуживает, и это несет в себе катастрофические последствия для всего человечества. Шериф небольшого городка, обладающий диктаторскими наклонностями, заставляет Джона Рэмбо, поначалу похожего на невинного дикаря, измениться, а персонаж Аль Пачино в «Крестном отце» должен сплотить семью и держать в порядке дела после злодейского покушения на жизнь его отца.
— Я не просто читал ваши книги, — произнес комиссар Ледвина, — нет, я еще и следил за тем, как вы хитроумно применяли изложенные в них методы во время предвыборных кампаний. Особенно меня заинтересовала последняя президентская гонка в США. Всякий раз, когда случалось нечто неожиданное, у меня возникало стойкое ощущение, что где-то в тени стоите вы. Но, возвращаясь к голему на моем столе, вы же знаете: версий легенды много. Какие вам известны, какая из них нравится вам больше всего?
— Та самая, с которой связана эта статуэтка.
