(ЦХДМО. Ф. 7. Оп. 2. Ед. хр. 649. Д. 5. Л. 18)
Из показаний Петрушиной (Кулик) Прасковьи Яковлевны:
…Смирнова на ходу взяла чугун с помоями… Я быстро вышла и увидела, что Зоя вся облита помоями…
Из показаний Солнцева Ивана Егоровича:
…подошла и сильно ударила ее по ноге железной палкой, сказав: «Кому ты загрозила? Мой дом сожгла, а немцам ничего не сделала»…
Итак, что же, собственно, известно о «Тане» — так назвала себя казненная девушка (пропагандистским аппаратом названная Зоей Космодемьянской уже позднее) — и ее действиях в дер. Петрищево? Каков психологический смысл ее поступков? Представителям какого из трех психотипов все это могло понравиться, и каким оставшимся двум психотипам вся эта история в деревне Петрищево, напротив, не понравилась?
Известно, что была молодая девушка или женщина (особо гипнабельный возраст), назвавшая себя Таней, которую впоследствии назвали Зоей Космодемьянской (мертвую «Таню» по фотографии в газетах опознали как свою дочь сразу несколько женщин, в конкуренции на право получения за нее пенсии, льгот и славы победила, естественно, та, которая лучше всего совмещалась с системой). Она не наносила вреда домам, в которых стояли немцы, но поджигала те, в которых жили только русские. «Таню» с помощью одного из таких погорельцев немцы задержали, и, очевидно, с целью привлечения к Гитлеру симпатий, поджигательницу на глазах успокоившихся по поводу сохранности своего жилья жителей — а дело было зимой! — повесили. Партизаны (какие там были — спонтанные, иерархические? да и были ли они в том районе вовсе?) ее выручать не стали. Поскольку «Таня» не нанесла никакого урона немецкой армии, то ее действия влекли за собой только заключение в концентрационном лагере. Однако «Тане» удалось спровоцировать немцев на крайние меры. Она до конца отыграла шаблонную по тем временам роль, угодную гитлеровцам, — фанатички, не понимающей, что она не только не наносит немцам вреда, но, напротив, воюет против русского народа. Ее повесили. Считается, что она перед смертью высказалась о товарище Сталине в том смысле, что он герой и светлый витязь.
Вся эта ситуация интуитивно понравилась политработникам высокого ранга, — они и направили в Петрищево, после его освобождения, корреспондентов газет даже не фронтовых, но центральных — «Правды» и «Комсомольской правды». Корреспондентам, — естественно, проверенным сталинцам, — все случившееся в Петрищеве тоже очень понравилось. 27 января 1942 года Петром Лидовым в «Правде» был опубликован материал «Таня». В тот же день был опубликован материал С. Любимова в «Комсомольской правде» «Мы не забудем тебя, Таня». 18 февраля 1942 года П. Лидов опубликовал в «Правде» же материал «Кто была Таня».
Сталину среди материалов «Правды» о многих и многих людях, возможно, и о тех, кто реально боролся с оккупантами, понравился материал именно о «Тане» (П. Лидова).
Сталин сказал: «Вот народная героиня!»
«Героине» было незамедлительно присвоено звание Героя Советского Союза (первое такое звание, присвоенное с момента начала войны женщине), был создан ее культ, события в Петрищеве приукрасили, перетолковали и извратили, с годами создали мемориал, многие и многие идеологи писали нескончаемые очерки, научные труды и книги… В ее честь называли школы, ее знали все.
Но если «внешникам» поведение «Тани» казалось подвигом, то «внутренникам» и неугодникам — нет.
«Внутренники», которые даже приход Гитлера к власти по-марксистско-купечески объясняют рядом удачных закулисных интриг, несших участникам сговора материальные выгоды, учат, что «Таня» стала первой женщиной — Героем Советского Союза потому, что Сталину в нужное время и в нужном месте попали на глаза приписываемые «Тане» слова: «Сталин на посту!» (Так она, по П. Лидову, якобы ответила немцам, которые были, видимо, настолько очаровательно глупы, что веровали, будто комсомолке из леса непонятно зачем и почему были доверены важные государственные тайны, они ее и пытали якобы для того, чтобы их выведать: «Ти есть главный рус комзомолька, ти знайт секретный военный тайна. Или ти сказайт, где есть тепер Сталин, и мы давать тебье шоколадка, или мы будем тебья немножко пиф-паф!». Возможно, вопрос о местонахождении [пространственном или психологическом] Сталина и был в действительности задан, но с какой интонацией и, соответственно, с каким смыслом?)
Очевидно, что «внутренникам» все происшедшее в деревне Петрищево душу не «греет». (Их нынешнее восхваление власовцев и самого Власова как антикоммунистов и, следовательно, демократов, и придание им статуса национальных героев понятно и как бы естественно, другое дело, что, поднимись власовцы из расстрельных ям, демократы с ними ни за что не сошлись бы.)
Аналогично, и русским из Петрищева вряд ли понравился весь этот балаган вокруг комсомолки, которая вместо того, чтобы бороться с захватчиками и убийцами, сжигала дома русских стариков, которым восстановить свое жилье уже было не по силам. Неугодникам эта «внешническая» вакханалия принести ассоциативно-эстетическое удовольствие тем более не могла.
Полагать, что появление символа «Зоя Космодемьянская» есть результат интриги, да тем более с участием одного только Сталина — заблуждение, противоречащее не только психологической достоверности, но и сохранившимся историческим свидетельствам. Прежде Сталина «Таня» понравилась политотдельцам высокого ранга, она понравилась и обоим вызванным журналистам, фамилии которых так похожи на псевдонимы, она понравилась и главным редакторам официозных газет. Необходимо иметь в виду, что поведение «Тани» не могло не понравиться также и немцам — она представляла собой великолепный пропагандистский материал — настолько великолепный, что русские старики били ее без понуждения. Более того, эти слова-вздох «Вот народная (ohlos) героиня!» более естественны для Гитлера, который к моменту публикаций в «Правде» уже поседел, и у которого начался тремор рук; логический смысл этого вздоха — «Эх, если б все русские были такими „героями“!»
Иными словами, то, что «Таня» уничтожала русских, не трогая немцев, «грело душу» и политотдельцам, и журналистам, и гитлеровцам, и Сталину с Гитлером. Это и понятно: ведь поведение в тылу немцев «Тани», причем на первом этапе войны, классически «внешническое».
Таким образом, придание поведению «Тани» статуса символа далеко не случайно.
А раз «Таня», как и все вокруг нас, закономерна, то она сама, ее поступки, являющиеся порождением не ее лично, но стаи, к которой она принадлежит, как целого, есть эффективный инструмент аналитического познания, — разумеется, не ее самой, а именно этой стаи и скрытой ото всех тайной жизни ее вождей.
Сама героиня непознаваема в том смысле, что «Таня» — не Зоя Космодемьянская. Зоя Космодемьянская, действительно, существовала и даже была заслана в немецкий тыл, но не погибла, хотя судьба ее горька. Когда Зою наши наступающие войска освободили из немецкого концентрационного лагеря и она вернулась домой, мать ее не приняла и выгнала. Вообще, на опубликованной в газетах фотографии повешенной «Тани» именно свою дочь признали много женщин — и таковых, видимо, было бы тысячекратно больше, если бы «Правду» и «Комсомолку» читали в каждом доме, если бы у потенциальных «матерей героини» по документам были именно дочери, и именно соответствующего возраста, и если бы они ушли добровольцами воевать. «Мать героини» познаваема — не столько по тому, что выставила из дома свою нуждавшуюся в помощи дочь, а затем десятилетиями давала интервью на тему, как воспитывать молодых, чтобы они стали Героями, сколько по тому, что смогла добиться признания своего места в системе (не вызывала реакции отторжения у власть предержащих; более того, и ее сын — по слухам, не без вмешательства самой матери — оказался в Героях — второго этапа войны).
