О судьбе некоторых из них могли бы поведать архивы следственных дел, заведенных смершевцами на оказавшихся на оккупированных территориях. Но кто знаком с положением дел в архивах, тот знает, что открыто все — кроме именно этого архива — и что власть предержащие дожидаются, пока последний из упомянутых в документах человек умрет и будет забыт.
К тому же архивы порой чистят — и кто знает, какие массивы документов вычищаются и уничтожаются?!
О «неблагонадежных» писать запрещалось.
Они не могли в День Победы выйти на улицу с орденскими планками, — их не награждали: согласно марксизму-ленинизму, героями они быть не могли.
Они были лишены привилегий, которыми до конца своих дней пользовались комсомольцы-предатели.
Демократы, придя к власти, не только выпустили из тюрем уголовников, но реабилитировали даже военнопленных, не пытавшихся ни бежать, ни раскроить череп конвоиру (одному на сотню, да и то с винтовкой, у него даже патронов на всех не было, следовательно, массовый побег был безопасен; но исполнители в 41-м бежать даже и не пытались) — но про неугодников из «неблагонадежных» демократы даже и не вспомнили.
Победители могли только, встретившись, помолчать.
Или обняться…
Или при встрече просто кивнуть — они завоевали больше, чем победу, — но мудрость, открывающую дверь в вечность.
Неугодники, несмотря ни на что, все равно победили.
И победа их была намного более значимой, чем спасение территории России и даже предуготованного к уничтожению русского народа от Гитлера и его стаи.
Неугодники продвинулись духовно — ближе к состоянию «курьер», пришелец, апостол.
Для истинных же неугодников трагические события 41-го несли благословение, — настолько жестко эти события призывали к очищению от иерархического начала.
Война трагична — но нерождение свыше трагично десятикратно. По большому счету, не было ничего трагичного ни в Вавилонском пленении, ни в Голгофских ужасах, ни даже в насильственной гибели апостолов, но одна только радость возрастания — радость вселенская, вечная, пребывающая вовеки.
Многие лучшие из «неблагонадежных» уже почили, чтобы восстать в Воскресение праведников, — и рассказать нам уже ничего не могут. Однако, подобно тому как из двенадцати апостолов в служении другим неугодникам не своею смертью погибли одиннадцать, а двенадцатый, апостол Иоанн, жил невероятно долго, чтобы своей судьбой рассказать о будущем, — так сохранен до наших дней хотя бы один из «неблагонадежных», русский, который может рассказать.
И его воспоминания стоило бы записать.
Читатель, даже если ты не неугодник! Нужный человек, скорее всего, читает немного — и не потому, что не ищет Истины; просто он привык не находить в массовых изданиях ни слова правды. Этот человек странный — но мудрый.
Возможно, совмещающиеся с иерархией его считают сумасшедшим.
Он никогда не занимал высокой должности, хотя в руках его все спорилось. Маловероятно, что у него есть ордена. Наиболее вероятно, что он причисляет себя к этническим русским, хотя, возможно, по крови и не таков.
Читатель! Вспомни о знакомых тебе стариках! Может, такой тебе знаком? Вложи ему в руки эту книгу, — и я буду ждать его письма. Может быть, и встречи.
А может быть, твой отец или дед что-нибудь тебе рассказывал?
Важна каждая деталь: ведь в жизни России, Родины, это очень важно — год 1941-й.
Глава сорок шестая
СМИРНОВ АЛЕКСЕЙ ФЕДОРОВИЧ — КАПИТАН ЗАПАСА, 1918 ГОДА РОЖДЕНИЯ, ПЕТРОГРАД
Беседа эта состоялась летом 1997 года в Болграде (город на границе Одесской области и Молдавии; население на 60% — т. н. бессарабские болгары, то есть часть болгар, в XVIII–XIX веках отслоившаяся от балканских болгар-«внешников» по психологическому принципу, — уходили от издевательств турок вслед за русскими рекрутскими солдатами).
Участвующие:
П. — персонаж, известный по «КАТАРСИСу-1» («Подноготной любви»), с тем разве отличием, что к и без того обширному перечню своих специальностей он прибавил еще одну—историка-исследователя. Официальный статус: соискатель ученой степени в Институте Российской истории Российской Академии наук, тема работы: «Динамика общественного сознания на оккупированных территориях в период Великой Отечественной войны»; этот статус открывает доступ в архивы, на конференции, «круглые столы», дает возможность получать консультации у нужных специалистов;
Смирнов Алексей Федорович (С. А. Ф.) — сосед П. в Болграде, капитан в отставке, 79 лет, держится достаточно твердо, несмотря на недельный запой — вино на юге Одесской области дешево.
Беседа стенографировалась непосредственно во время разговора; дается в несколько сокращенном варианте и, для понятности, несколько обработана стилистически
[21].
…С. А. Ф.: А отцу, когда он помер, было 104 года.
П.: Ого! Раз так долго жил, значит, жить нравилось. Ведь люди перестают жить, когда им это надоедает…
С. А. Ф.: Да, он у меня крепкий был. Его отец тоже, кстати, долго жил — 102 года. А брат — девяносто… не помню сколько… И даже когда отец умирал, несмотря на возраст, в ясной памяти был, не путался.
П.: А кем он был до революции?
С. А. Ф.: Военным.
П.: А чин?
С. А. Ф.: Штабс-капитан.
П.: Он был кадровым?
С. А. Ф.: Нет. Закончил Петербургский университет. Факультет филологии.
П.: Как же ему, царскому офицеру, удалось пережить сталинские репрессии?
С. А. Ф.: А что ему было переживать? Он почти сразу перешел на сторону Советской власти, — никто его и не трогал.
П.: И вы не пострадали от того, что сын штабс-капитана?
С. А. Ф.: Нет. Я же говорю: он перешел на сторону Советской власти. Сразу же. В Красной Армии сражался.
П.: А в армии он был до конца Гражданской войны?
С. А. Ф.: Нет. В 18-м Ленин с Луначарским решили всех особо грамотных из армии отправить на учительскую работу. Отца тоже перевели. И отправили на Урал. Мы туда всей семьей переехали.
