П.: И как вас не посадили?!
С. А. Ф.: Один подполковник отстоял. Фронтовик. В Измаиле тогда служил. Да меня не то что посадить, чего похуже могли сделать.
П.: Я понимаю. Ведь — инструктор райкома партии!.. Я это очень хорошо понимаю. Я ведь, когда студентом был, тоже восстал против комсорга курса. Это такой мерзавец был! Карьерист просто законченный, подхалим и все такое. Меня ночью когда милиция из постели вынула и повезла, я им так и объяснил: гад, говорю, сволочь, карьерист… Я ему хотя удара-то три всего влепил, но поскольку я тогда спортом занимался, в сборной института во втором полутяжелом весе был, то… Словом, ему в травмопункте такой список травм для милиции накатали… Сотрясение мозга и все такое… Но мне не «хулиганку» лепили, а политическое дело: дескать, против комсорга… Это теперь он — «новый русский». А тогда — комсорг… Брежневские времена хотя, казалось бы, уже были либеральные, но неприятностей — море! Представляю, как могли над вами при Сталине надругаться!
С. А. Ф.: Да. Они и пытались. Но вступился подполковник из Измаила. Век помнить буду… А та женщина за мужа погибшего пенсию все-таки получила… А гадов тогда во власти было много. Прислали тогда в военкомат полковника одного — три класса всего образования. Начальником. Ух, и ненавидел он меня: я-то образованный! Это я уж потом узнал — совершенно случайно: земляка его встретил — полковник-то тот, как оказалось, на доносах выдвинулся, человек двадцать заложил… У него всего три класса, а он вверх растет, а у меня почти высшее, а все — старший лейтенант.
П.: Это я знаю. Генералитет тогда подбирали из людей с трехклассным образованием. У меня в классе был сын одного такого генерала. Так он и вовсе был зам. директора военного исследовательского института. На даче даже у него был. Так что я эту публику мог наблюдать и изнутри… А где вы потом служили?
С. А. Ф.: В 46-м перевели меня в Молдавию. Там служил. Уже после Академии.
П.: После Академии?
С. А. Ф.: Да. В 45-м нас, — тех, которые пограмотней, — в Академию отправили. Ведь тогда много было разных неучей типа того полковника с тремя классами. Как были тупыми, так и остались. А меня — в Академию. Это уж потом нас, инвалидов — кто без руки, кто покалеченный, как я, — Хрущев демобилизовал. Девок на наши места посадил — кусок су… А я приехал сюда, в Болград. Инвалидность три года была, платили пенсию, — потом сняли. Потом в лесхозе работал — вот там были заработки! Потом в детсаде: полставки — фельдшером, полставки — сторожем…
П.: А вас в каком звании демобилизовали?
С. А. Ф.: Капитан. Это не при Сталине, а уже при Хруще присвоили. Это ж сколько, посчитать, я старшим лейтенантом пробыл?.. А, все равно!..
П.: Странно… Войну в 42-м начали лейтенантом, всю войну прослужили, а остались только старшим лейтенантом. И это при том, что в войну внеочередные звездочки только так на погоны слетали.
С. А. Ф.: Слетали? Да, было такое дело. Некоторые очень быстро росли.
П.: Так все равно: очередное звание каждые три года, а вы и после войны сколько лет прослужили, но… Интересно… Меня почему это интересует? Ведь мой отец тоже лейтенантом войну начал — только техником-лейтенантом — и после тяжелого ранения в 42-м на фронт тоже по ранению не вернулся. С тех пор командовал топографическим училищем, должность уж никак не ниже майорской, если не больше, а войну почему-то, как и вы, всего лишь лейтенантом закончил. Образование высшее — законченное. А кругом генералы с тремя классами. Как бы вы это объяснили?
С. А. Ф.: Может, он членом партии не был? В то время это имело большое значение.
П.: Был. Точнее, в окопах вступил. Тогда, в 42-м, если в окопах принимали, то без проволочек и без, как прежде, обязательного угодничанья.
С. А. Ф.: Образование, я так понял, у него к тому времени было уже высшее?
П.: Да. Научный работник.
С. А. Ф.: Тогда все очень просто: языком до нужной жопы не доставал. Разве не знаешь, как у нас звания и чины присваиваются? Да и сейчас кто эти — «новые русские»? Это те, которые с Хрущем пришли, — каким местом они себе карьеру делали? Головой, думаешь?
П.: А вы членом партии были?
С. А. Ф.: Не дорос, не доучился, не достоин.
П.: Как это?
С. А. Ф.: Это я им так объяснял: «Не дорос, не доучился, не достоин». Старший брат — коммунист, третий брат — коммунист, а я — не хотел.
П.: Понятно… А скажите, в вашем соединении… Вы чем командовали?..
С. А. Ф.: Ротой. Сто восемьдесят человек.
П.: Сто восемьдесят?
С. А. Ф.: Что тебя так удивляет?
П.: Просто в современной роте — сто человек. Даже девяносто шесть.
С. А. Ф.: Да разве сейчас армия? Что это за офицеры? Когда было видано, чтобы офицер шел вместе с солдатами и — матерился? А сейчас? Посмотрите на эту самостийную украинскую армию! Командиры пропивают солдатские пайки. А солдаты потом в Болграде по домам ходят, кусок хлеба у жителей выпрашивают! Раньше офицер — это был офицер! Когда разрешили офицерам ходить на базар в форме, — это был скандал. А теперь смотришь, он в форме, в погонах — сигаретами торгует! Это что — армия?! Это не армия, а… кусок шантрапы!
П.: Понятно. Я хотел спросить: были ли в вашей роте случаи перехода на сторону немцев? Ведь в Брестской крепости, если вы знаете, сдались все национальности, не то что украинцы, но и даже белорусы, в окружении дрались только из этнических русских.
С. А. Ф.: Да, я знаю. Еще во время войны узнал, — хотя пропаганда об этом всегда молчала. А о Брестской крепости вообще только в 60-е заговорили. Нет, у меня, в моей роте переходов не было.
П.: А этнические немцы в вашей роте были?
С. А. Ф.: Когда я до войны служил, еще рядовым, — были. А когда война началась, их всех быстренько из армии убрали и — за Урал. На заводы и в шахты. Как, впрочем, и здешних болгар. Ведь в 42-м году Сталин с царем Борисом заключил договор, что если тот не будет свои войска в Союз вводить, то Сталин уберет с фронта наших болгар. И их тоже — на заводы.
П.: А евреи? Мне отец рассказывал, что сколько он на фронте ни был, ни одного еврея на передовой не встречал.
С. А. Ф.: Это — да. У меня тоже народу в роте переменилось несчетно, — но ни одного еврея не было. И в соседних ротах тоже. Они все больше денщиками — при штабах, вот там они были. Переводчиками, писарями. Или — парикмахерами. Вот это — их. А в окопы — нет.
П.: А как вы думаете, почему они в окопах не оказывались?
С. А. Ф.: А очень просто. Раньше ведь как было? В каждой медкомиссии обязательно по еврею. А то и не по одному. И обычно еврей и возглавляет. Когда меня в армию забирали, медкомиссия была — еврей во главе. Когда меня на инвалидность сажали, чтобы из армии убрать, — во главе был еврей. А когда через три года, чтобы пенсию не платить, с инвалидности снимали, — опять председателем был еврей! Как будто у меня за эти три года костей в ноге прибавилось!.. Так вот: у нас в университете на потоке евреев полно было. А годным к армии та комиссия с евреем во главе признала только одного.
