Во Франции, где под видом служения Родине в разного рода государственных комиссиях спасались от фронта сынки и родственнички многих влиятельных лиц распутинско-миколькиной субстаи, казенные суммы были в ведении многих. В конечном счете, все эти суммы перекочевали в карманы за них ответственных персон — благо поводы к оправданию хищений придумать было не сложно: ликвидация выдававшего жалование царя-батюшки, претензии на компенсацию за конфискованные имения, «справедливая» доплата за услуги в ничем не занимающихся комиссиях, — словом, один к одному рассуждения Иуды-предателя — хранителя денежного ящика со средствами, пожертвованными Христу и Его ученикам на проповедь Евангелия, — Иуды, о котором в Евангелии так и написано — вор (Иоан. 12:6).
Граф же Игнатьев поступил довольно странно, а для офицеров из комиссий и вовсе «неудобно»: несмотря на подступившую бедность, к казенным суммам он не притронулся, более того, тщательно их от притязаний различных лиц охранял, да еще периодически напоминал новому российско-большевистскому правительству о существовании этих денег. Однако, этим многочисленным напоминаниям не верили — как это может быть: классовый враг и вдруг рвется в социалистическое государство? — и графу Игнатьеву даже не отвечали.
Разум ли, дух ли, или то и другое одновременно подвигли графа Игнатьева к биофильному решению, которое обеспечивало его материально в течение нескольких лет, прежде чем он был вновь принят на российскую дипломатическую службу. Решение было изящнейшее. Непосредственно перед окончательным поражением немцев в 1918 году — а именно тогда, когда немцы предприняли последнее свое наступление, и притом мощное — граф Игнатьев продал немногочисленные драгоценности своей второй безродной жены (в момент немецкого наступления драгоценности, естественно, в цене поднялись) и на полученные деньги приобрел дом в Сен-Жермене, предместье Парижа, которое подвергалось немецким бомбардировкам, и где дома, подвергавшиеся риску разрушения или же захвата немцами, продавались срочно и за бесценок.
Более выгодного момента — а ненавистных офицеров генштаба армейские офицеры-пропойцы обзывали «моментами» за их утверждение, что на все есть свой момент, — подобрать было невозможно: буквально через несколько дней соотношение цен на дома и драгоценности резко качнулось в противоположную сторону.
Приобретенный дом был необычный: одной стены в нем не было, ее заменяла скала. Каждый этаж состоял только из двух-трех комнат — просторных — зато таких этажей было где три, где четыре. Этот необычный дом, как впоследствии выяснилось, построил в конце XVII века для своего верного человека бежавший из Англии король Иаков — ему было что прятать. Дом был построен над обширнейшими подвалами, их соединяли переходы, вся эта система заканчивалась подземным залом с нишами, к появлению графа уже вскрытыми, хотя некоторые ходы еще оставались по-прежнему замурованными.
Силач граф Игнатьев, умевший ценить то особенно легкое состояние души и раскованности ума, которое возможно только внутри метанации, и любивший общество безродных неугодников, совершенно закономерно не стал заниматься кладоискательством, а взял в руки лопату и, самолично впрягшись в тачку, обустроил подземную плантацию шампиньонов.
(Вообще говоря, читая различные мемуары, невольно обращаешь внимание, что те выходцы из знатных семейств, которые, невзирая на Советскую власть, предпочли остаться в России, — иными словами, остаться с неугодниками, — в трудные годы гражданской войны при материальных затруднениях выбирали занятия ремеслом или сельским хозяйством [подобно графу Льву Толстому — водоносу, косцу и сапожнику], а вот разворовавшие казенные средства эмигранты, впоследствии оказавшиеся на стороне Гитлера, выбирали занятия торговых посредников, шоферов такси, вообще прислуги [тот же глава Временного правительства адвокат и демократ Керенский, тайно бежавший из Зимнего дворца, служил лакеем-лифтером, а закончил жизнь в Америке], а их родовитые женщины с ужимками страдалиц уходили на панели в проститутки. Уже из одного этого выбора профессий можно догадаться об истинной сути происходивших в России событий при установлении Советской власти — очищения России от многих ярких носителей стайного начала!)
Созидательное крестьянское занятие не было первым ремеслом графа Игнатьева — еще в Манчжурии в периоды бездействия японских войск он занимался поварством, в чем, судя по тому, что другие офицеры, оставив офицерскую столовую, перебрались обедать к нему, преуспел.
Наконец, на исходе первого десятилетия Советской власти руководство большевиков смогло заставить себя отреагировать на одного из тех, кто может не украсть тогда, когда за это точно не накажут, — и миллионы золотом от шампиньонщика с мозолистыми руками Алексея Игнатьева приняло. И опять о существовании русского, рвавшегося в страну неугодников, было забыто. Прошло еще несколько лет, прежде чем Игнатьеву предложили работу в советской зарубежной торговой организации. Затем прошло еще четыре года, и Игнатьеву удалось добиться советского паспорта.
Итак, блестяще образованный человек и ремесленник (знакомые мотивы: вспоминаются Толстой, партизанский отряд Батеньки) граф Игнатьев не скрывал, что мыслит он все-таки, как и свойственно здоровому человеку, не только логически, но еще и образно: русского рекрутского солдата он предпочел дипломированной пьяни в погонах, на языке теории стаи — предпочел биофильное начало некрофильному. За что и отдал не только мнимое ощущение безопасности, но и все свое зарубежное имение — удивительный дом и сотни миллионов золотых франков.
Интересно и то, что граф Игнатьев также почувствовал, что п о с л е завершения гражданской войны в России, по сравнению с довоенной (до 1914 года) порой, дышаться стало легче!
Что с точки зрения теории стаи не удивительно: ведь несмотря на то, что к власти вместо ослабевшего Николая II пришли Ильич и Троцкий, на выступлениях которых толпы буквально сходили с ума, а затем сын бескорыстной («внешница») шлюхи из Гори, — несмотря на все это, психоэнергетически Россия, как это ни покажется на первый взгляд странным, стала более биофильной!
В самом деле, из кого состояла так называемая «первая волна» (1918-й и далее) эмиграции? Пусть дипломированная, пусть увешанная орденами и обогащенная денежными наградами, пусть государственно-набожная и родовитая — все это в некрофилогенной культуре выдается за ценности, — но — никуда не денешься, — волна состояла из проститни, пьяни и потомственных в десятках поколений священников, «авторитетов» в искусстве, суверенитической науке, — словом, угодников-некрофилов.
Это были не только немцы-«внешники», подставлявшие русских под уничтожение не только в 1853 или 1904 годах, не только власть предержащее дворянство, но и сотни тысяч «внутренников» — купцов и богатых евреев (адвокатов, журналистов и тех же купцов).
А вот неугодники — смысл и сущность России — остались на Родине или из эмиграции возвратились.
Это выясняется при любом подходе. Исторический подход: оказавшиеся за рубежом «простые» домой вернулись. За исключением разве что казаков, которые остались прислуживать лакеями у князей. Да, история свидетельствует, что «простые», из кого набирались рекруты, не эмигрировали, а если и были вывезены в составе экспедиционного корпуса (многих из них «свободолюбивые» французы отправили в Африку на каторгу за желание вернуться в Россию), все равно даже через черный континент вернулись к своим. Психологический подход: Гитлер, не встретивший в Европе серьезного духовного противостояния, поседел, не повоевав в России даже полугода.
