Французы, надо сказать, на появление шведско-североамериканской теории в долгу не остались: они печатно стали утверждать, что мышьяк в срезанные при жизни Наполеона волосы попал в могиле, а потом, когда такое объяснение высмеяли, то поняли, что мышьяк впитался волосами непосредственно из оконных занавесок в бараке Наполеона. А то, что жившие рядом с Наполеоном ничего из занавесок волосами не впитали, объясняли просто: у гения все особенное, даже волосы, все-таки он национальный герой, и притом французский. Англичане тоже разным прочим шведам не поддались и спустя десятилетия после опубликования результатов спектрального анализа многочисленных сохранившихся прядей волос императора, из которых неопровержимо следует, что Наполеона отравили, продолжают снимать фильмы, в которых Наполеон на Св. Елене умирает от рака. Все правильно: если умер «естественно», то англичане — мудрые охранники, сделавшие все для сохранения жизни доверившегося им пленника. (Наполеон после разгрома под Ватерлоо бежал, чтобы сдаться именно англичанам, что естественно — «внутренник» к «внутренникам».)
А как выглядят события на о. Св. Елены с точки зрения теории стаи?
А с точки зрения теории стаи шведско-североамериканская точка зрения такая же чушь, как и французская с английской.
Несмотря на кажущуюся противоположность приведенных трех гипотез, все они объединены общей отправной точкой — что вокруг Наполеона на затерявшемся в океане острове (до ближайшего вождя тысячи километров) собрались психически суверенные личности, которые действуют исключительно по логическим соображениям, — философы, одним словом. Все, включая и лакеев. Конечно, от эмоций и пороков не свободные, но — свободные волей.
Но лакеи, женщины, военные и так далее психически отнюдь не суверенны.
К тому же на острове жил сильнейший гипнотизер XIX столетия, причем, по старой памяти, особенно значимый для общины в полсотни наполеоновцев, ведь все они «добровольно» отправились с ним в изгнание.
И преданные делают все, что повелитель хочет — и убивают тоже.
Очень внятно это высказал Сенека. Он считался премьер-министром императора Нерона, но пока тот первые пять лет своего императорства был погружен в пьянство и актерствование перед толпой (чтение стихов в цирке, игра на лире), Сенека был единовластным правителем империи, империи большей, чем у Наполеона в лучшие его годы. Так вот, Сенека в одном из писем Луцилию написал, что для того, чтобы друг стал тем или иным, достаточно его таким представить. Иными словами, чтобы приятный властителю «друг» стал ластиться и льстить обладателю сильных гипнотических способностей, это надо представить.
Но весь ужас собственного существования для вождя заключается в том, что если он представит (пусть даже в кошмаре или навязчивой галлюцинации), что «друг» выхватывает кинжал и погружает его в тело гипнотизера — то «друг» именно так и поступит!
Нечто похожее происходит даже в жизни кумиров не столь значительных, как политические вожди наций. Классическим в психологической науке примером стало убийство музыканта Джона Леннона. Его убийца был предан своей жертве всецело. Он старался быть на него похожим во всем: приобретал все записи его песен и, подражая, занимался рок-музыкой. Вместо своего имени на рабочей спецовке он написал имя кумира. Он даже, подобно Джону Леннону, выбравшему себе в жены экзотичную для Англии японку (с брезгливым, разумеется, изгибом губ), тоже женился на японке. Словом, джонни-исполнитель. Каких было много на каждом выступлении Джона Леннона и от которых он был вынужден нанимать охранников — кумиру мерещилось, что в порыве страсти его растерзают. И вот один из джонни, оставаясь преданным своему кумиру, подстерегает его, вытаскивает пистолет и всаживает в Большого Джонни несколько пуль.
Таких убийств, как утверждают ведущие статистику психоаналитики, совершается великое множество. Вожди — жертвы самих себя, собственных желаний — любого рода.
Пирр, как опытный военный, знал, что опасность рукопашного боя на узких улицах осажденного города заключается для него не в том, что могут зарезать, а в том, что сверху что-то может упасть. Возможно, картина чьих-то рук, берущих тяжелую черепицу, в его сознании мелькнула только на мгновение… Но этого при его гипнотических сверхспособностях оказалось вполне достаточно.
Заинтересовавшийся истинной причиной смерти Наполеона швед докопался до прежде не известной тайны — того, что Наполеона, любителя объезжать поля сражения, когда оттуда уйдут оставшиеся в живых, не просто отравили, но для этого применили несколько ядов!
Однако в осмыслении этого факта представитель шведской субстаи пошел по проторенному детективным чтивом пути. Стал вычислять одного исполнителя, ибо сговор был невозможен в среде людей, готовых в любой момент донести на своего ближнего (а при вождях всегда собираются фискалы, ненавидящие друг друга).
Одного стали искать методом отбора. Из числа подозреваемых были исключены, прежде всего, те, кто был при императоре не весь срок его ссылки — ведь Наполеона травили весь срок его пребывания на Св. Елене. Таких было несколько: одни уехали раньше смерти властелина, другие — прибыли в середине ссылки.
Мышьяк подсыпали еще и периодически — в волосах были выявлены участки особо значительных его концентраций, — очевидно, во время еды: из оставшихся подозреваемых были исключены те, кто вообще не имел доступа к столу Наполеона. Это не мог быть, скажем, повар, потому что за столом прислуживали особые лакеи, и если бы повар подсыпал отраву в общее блюдо еще на кухне, то за столом травились бы все.
Кроме того, убийца должен был иметь доступ к винному погребу — постоянный фон мышьяка на всем протяжении волос говорил о постоянном его приеме, что возможно было только при приеме вместе с наилучшим на острове вином, которым Наполеон со своим стадом не делился — пил у них на глазах один.
После всех подобного рода исключений остались только два человека, удовлетворявших концепции одного убийцы:
— Луи Маршан, первый, наипреданнейший слуга Наполеона, и
— офицер граф Шарль-Тристан де Монтолон.
Кто из двоих? По шведско-американскому мышлению, двух мнений быть не может. Это не мог быть Маршан, поскольку он обязан Наполеону всем: богатством, положением, — следовательно, преданность его осмысленна. Кроме того, Маршан выходец с Корсики, земляк.
А вот граф Шарль-Тристан де Монтолон:
— выходец из дореволюционной аристократии, Наполеоном облагодетельствован не был;
— участвовать в бойне — извините, в эпохальных сражениях за демократию — не стремился и не участвовал, к толпам, орущим «Да здравствует император!!!» не присоединялся, следовательно, не такой как все, недемократ, дрянной человек;
— ценностью для графа была не грязь походов Великой армии за золотом, а комфорт: промотал два состояния — то, которое было у него до встречи с Наполеоном, и второе — полученное по завещанию Наполеона после его смерти;
