И цари земные и вельможи… говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца; ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?
(Откр. 6:15–17)
Всякий человек склада Симона любит прямое недвусмысленное слово, без всяких «ласкательств», которые суть лизоблюдство и обман, с помощью которого подчиняют и поднимаются по ступеням иерархии. Подхалимством и лестью, в противоположность людям типа Симона, особенно грешат те, кого снедает жажда популярности (список органов тела дракона [устоявшихся профессий] огромен, упомянутые авторы «дамских романов» и фарисеи любой национальности — лишь два постоянно действующих органа). И вот наконец-то в своей жизни Симон услышал слово мужчины, не боящегося и не стесняющегося называть вещи своими именами, услышал правду.
Сказано было предельно отчетливо: гореть вам в озере огненном, послушные своим царям зеваки, отцы которых не понимали пророков и их убивали!
В этих словах угадывалась и судьба тех, кто с толпой не совмещался: ищущим стать личностью все Пришествия Истины — в радость.
Такой лаконичной проповеди о неизбежных Пришествиях Симону, обладателю мозолистых рук, оказалось вполне достаточно.
И Симон не единственный.
Я знаком с сыном итальянца, пожелавшего после Великой Отечественной остаться навсегда в разоренной России. Сын еще молодым, вполне типичным парнем работал на обжиге извести. Известковая печь обычно представляет собой круглую вертикальную печь-яму, для удобства загрузки и выгрузки вкопанную в обрыв над рекой или озером, диаметром метров в шесть-семь, выложенную огнеупорным кирпичом. Топливо и известняк загружают сверху простейшим способом, просто ссыпая их в яму сверху. Готовую продукцию выгребают снизу, под обрывом, там делается стальная заслонка. Когда идет обжиг, то печь-яма работающими наверху воспринимается как сплошное море все испепеляющего огня — ни дать ни взять озеро огненное, то самое, с которым в «Апокалипсисе» сравнивается смерть вторая (Откр. 20:14): от попавшего в это озеро не остается ничего — даже памяти. Насчет «ничего» образ вполне верный — кости упавшего случайно в эту яму человека будут пережжены в россыпь извести, неотличимую от извести, получаемой из известняка.
Так вот, этот молодой человек работал наверху, как раз у края ямы. То ли он не выспался, то ли не проспался и потому плохо контролировал свои движения, то ли он споткнулся, а может так было надо, но он оступился и начал, как в жутком сне, проваливаться вниз, вниз, в огонь…
Казалось, гибели не избежать, ан — нет. Успел-таки оказавшийся рядом (случайно?) человек извернуться и перехватить падающего — за шиворот! И в таком положении, еще не выпуская из руки воротника парня, на краю озера огня, рассказал ему и про Второе, и про Третье Пришествие Христа, и про Первое тоже (все это происходило в коммунистические времена, за такие слова можно было загреметь котелком по зоне, но это не останавливало — и гремели), про смерть временную до дня Воскресения и смерть вечную, про огненное озеро и жизнь вечную.
Парень оказался сообразительным не меньше Симона — ему хватило. Он больше не умножал на своем теле татуировок и к бутылке больше не прикладывался. Теперь он христианин нашей Церкви. Невидимой и неиерархичной.
А не совмещающемуся с толпой Симону хватило слов даже более лаконичных… Правда, и на воротнике (опять — воротник! детей обычно за ворот хватают, когда те нетвердо шагают), и на плечах его остался след крови — ему родной…
* * *
Такова седая от древности история обращения человека, долго о своем обращении не ведавшего и многие годы себя до конца не осознававшего. История самая, наверное, из всех евангельских биографий потрясающая — своей насыщенностью образами запредельного психологического и духовного воздействия.
Не случайно ее Сам Иисус «приберег» к концу, к последним минутам Своего земного служения. Тем минутам, которые Его последователи будут вспоминать во всех подробностях.
Ввиду важности этого эпизода, отчетливости, с которой Христос противостал толпе, столь совместимой с фарисеями и торгашеской психологией, стоит ли удивляться, что умеющие быть популярными столетиями о Симоне Киринеянине внушали, что, дескать, и известно о нем мало, и человек он на пути Христа к Голгофе случайный. Откройте популярные комментарии, убедитесь…
Но Симон — человек далеко не случайный, и рассказано о нем много.
Один только Лука (обращенный из язычников) привел слова Христа, обличившего рыдающих женщин — он знал нужды тех, для кого писал. И знал их способность видеть и увиденное понимать.
Красиво, глубоко, но лаконично рассказана история жизни Симона евангелистом Марком:
«И заставили проходящего некоего Киринеянина Симона, отца Александрова и Руфова, идущего с поля, нести крест Его».
Можно ли еще короче пересказать жизнь человека?
Можно. И это сделал евангелист Матфей.
«Встретили одного Киринеянина… сего заставили нести крест Его».
До встречи, Киринеянин!
Глава двадцать четвертая
ГРЫЗНЯ ВНУТРИ СТАИ — ОДИН ЕДИНСТВЕННЫЙ СЛУЧАЙ
(Синкретический подход — совмещение биологического, исторического и теологического подходов)
Цитированный выше (в «Биологическом подходе») лауреат Нобелевской премии Конрад Лоренц со ссылкой все на того же Штайнигера пишет о том, что грызня внутри стаи крыс возможна, но только в одном единственном случае!
Это принципиально важный случай, который в силу своей единственности позволяет решать и обратную задачу: из того, что внутри стаи крыс, обычно живущей по принципам сектантски понятого «христианства», началась грызня, следует, что в ее жизни появился новый фактор!
То, что делают крысы, когда на их участок попадает член чужого крысиного клана — или он подсаживается экспериментатором, — это одна из самых впечатляющих, ужасных и отвратительных вещей, какие можно наблюдать у животных.
Чужая крыса может бегать с минуту или даже больше, не подозревая об ужасной судьбе, которая ее ожидает, и столь же долго местные крысы могут заниматься своими обычными делами, — до тех пор, пока наконец чужая не приблизится настолько, что ее, чужую, хотя бы одна учует. Тогда она вздрагивает как от электрического удара, и в одно мгновение вся колония (курсив наш. — А. М.) оказывается поднятой по тревоге посредством передачи настроения. (У серых крыс передача настроения осуществляется лишь выразительными движениями, а у черных — еще и резким, сатанински-пронзительным криком, который подхватывают все члены стаи, услышавшие его.) От возбуждения у них глаза вылезают из орбит, шерсть встает дыбом, — и крысы начинают охоту на крысу. Они приходят в такую ярость, что если две из них (своих!) натыкаются друг на друга, то в первый момент обязательно с ожесточением кусаются. «Они сражаются в течение трех-пяти секунд, — сообщает Штайнигер, — затем основательно обнюхивают друг друга, сильно вытянув шеи, и мирно расходятся. В день травли чужой крысы все члены стаи относятся друг ко другу раздраженно и недоверчиво». Очевидно, что члены крысиного клана узнают друг друга не персонально, как, скажем, галки, гуси или обезьяны, а по общему запаху, точно так же, как пчелы и другие общественные животные.
