Именно из-за последующего ухудшения здоровья некоторая часть врачей выступает против эмоционально-стрессовых методов, несмотря на их внешнюю эффектность и одержимое обожание «исцелёнными» своих «благодетелей». Таков был П. И., и Мирза действительно исцелил его от экземы.
Остаётся рассмотреть третьего главного участника преступления — покойного Т. Нигматулина. О каждом человеке всегда можно собрать столь значительное число свидетельств, что сделать по ним вывод затруднительно именно из-за их чрезмерного количества. Поэтому мы ограничимся несколькими, пусть даже при этом утратятся некоторые второстепенные детали образа некогда жившего человека. Т. Нигматулин был чемпионом Узбекистана по каратэ и киноактёром, причём чрезвычайно популярным. Свой успех в кино и спорте Т. Нигматулин объяснял влиянием Мирзы. Во время нанесения ему 119 «несовместимых с жизнью» травм, Т. Нигматулин, который мог бы всех этих целителей уделать без особых усилий, такой попытки не сделал, даже тогда, когда в «воспитании» сделали перерыв на чаепитие. Причина «воспитания» — отказ Т. Нигматулина участвовать в избиении конкурентов, другой группы экстрасенсов-целителей.
Почему Т. Нигматулин не сопротивлялся? Был ли он под абсолютным контролем Мирзы? Если был настолько, что даже не защищал самой своей жизни, то почему он отказался в существенно менее значимом: отказался помочь Мирзе в избиении конкурирующей группы целителей? Зачем вообще тогда приехал в Вильнюс? Ежели Т. Нигматулин владел собой настолько, что мог сопротивляться Мирзе, то почему погиб? На убийство, во всяком случае, в том виде, в каком его представил прокурор, и за что понесли наказание нанёсшие 119 приведших к смерти ран, что-то не очень похоже. Психологически не достоверно.
В таком случае, может быть, это было самоубийство? Чтобы стать чемпионом, да ещё в таком виде спорта, как каратэ, необходимо быть некрофилом, или, выражаясь спортивным языком, иметь «сильную волю к победе». Но для некрофилов притягательно не только убийство, но и самоубийство. Самоубийство ценно (для некрофила) само по себе, но при совершении его чужими руками достигается дополнительное наслаждение. Убийца в процессе убийства получает травму тела мировоззрения: так уж устроен человек. (Вспомните Раскольникова, который, зарубив старуху-процентщицу и её беременную сестру, не смог носить в себе тяжесть этого преступления и предпочёл на площади перед народом пасть на колени, покаяться, «облегчить душу», а за этот психологический выигрыш расплатиться многими годами каторги.) Когда убийца убивает некрофила, который в момент смерти, видимо, становится максимально активен, то дополнительно к травме тела мировоззрения он получает ещё и травму тела памяти. Что эти травмы, как не убийство убийцы, совершаемое самоубийцей? Что это, как не удовольствие, получаемое самоубийцей ещё и от убийства другого? И это не считая того, что самоубийца может наслаждаться ещё и от мысли о будущей уголовной ответственности убийц, расправе над ними неминуемой даже в стране беззакония, поскольку «жертва» — популярнейший киноактёр и чемпион, национальная гордость, а за национальную гордость — и это признано — надо мстить.
Таким образом, роли в убийстве своего своими кардинально меняются. Что получается? Некий некрофил, который в этой жизни получил всё, о чём способен был мечтать: победы над всеми противниками-бойцами, обожание толпы, любовь всех садомазохисток, которые в постели наносят психоэнергетические травмы, но не дают и не получают ничего генитального, в чём нуждается здоровый человек, — разочаровался, устал. Единственное не испробованное некрофилическое наслаждение — самоубийство, которое, ввиду некоторых специфических его особенностей, можно испытать лишь один раз, поэтому избалованный ум гурмана решил насладиться им во всей возможной полноте — совершив одновременно коллективное убийство.
Познание о том, что людей можно принуждать психоэнергетически, он приобрёл от Мирзы, что следует, в частности, из того, что Т. Нигматулин знакомым объяснял свой успех в победе над конкурентами просветляющим влиянием Учителя. Т. Нигматулин не только знал, но и использовал знания для достижения некрофилических целей, возможно, в этом умении превзойдя самого Учителя.
Спровоцировать на убийство можно, разумеется, только того, кто внутренне к этому готов. Готовность просветлённых целителей убивать проявилась не только в том, что при государственническом мышлении («суббота в пятницу») они исцеляли, но и в том, что они вызвали Т. Нигматулина в Вильнюс для расправы над конкурирующей группировкой экстрасенсов-целителей. Т. Нигматулин поехал и, что странно, будучи чемпионом по каратэ, бить отказался. Решение следовать заповеди «не убий» — плод души очень большой, и за один день он не вызревает. Но истинное покаяние не означает отказа от заботы о своей жизни, следовательно, если бы Т. Нигматулин покаялся, так просто свою жизнь он бы не отдал. Таким образом, единственно возможной причиной смерти чемпиона остаётся самоубийство в особо зверской форме, — как и положено человеку, психика которого принудила его стать чемпионом, актёром и признанным.
Что и говорить, убитый уходил, наслаждаясь, — всё-таки, 119 травм, да ещё с перерывом на чаепитие, и это не считая того, что каждый удар, который наносили целители, возвращался им болью не только в теле сознания, но и в теле памяти.
Суд признал виновными в преступлении, разумеется, не Т. Нигматулина, а только индивидов, его избивавших, что неудивительно, если вспомнить, что и «раскаяние» П. И. тот же суд признал чистосердечным.
Бог судья и им, и всем участникам этого незначительного эпизода в бесконечной, как ночной кошмар, цепи преступлений, которую по недоразумению называют жизнью.
Да и в самом деле, следует ли одного из двух скорпионов, в конечном счёте, признавать виновным в смерти другого, если каждый из них с нетерпением лез в банку, зная, что туда лезет и другой и выбраться оттуда обоим не удастся?
— Ну и что? — скажет читатель. — Молотят они друг друга — и прекрасно. Было бы даже лучше, если бы банок стояло побольше — и на каждом углу!
Так-то оно так, да только в сферу подавления чемпионов попадают не только жухлые, но и только-только зарождающиеся биофилы. К жухлым у нас отношение двойственное, а вот биофилов жалко. Жалко Наташу Ростову, которая во всей чистоте своей непорочной юности ждала обогащающих душу открытий, но вместо этого повстречала Анатоля. Наташу жалко потому, что её обманули, надвинули нахлобучку на её и без того женский разум; жалко потому, что она сама страдала, видя страдающих из-за неё родителей; жалко оттого, что вместо наслаждения познанием Наташа обрела долгую и мучительную болезнь. Жалко Пьера, над которым, пока он был по молодости глуп, куражился Анатоль Курагин и его друг Долохов, энергетически принуждая Пьера совершать преступления: пить вино и вязать квартального к медведю. Да, жалко добряка Пьера, будущего, в хорошем смысле слова, сектанта, которого, после того как он получил большое наследство, энергетически изнасиловали и женили на — в любви бездарной, развратной, глупой, но всеми признанной за красавицу и умницу — будущей католичке Элен. Жалко тех многих лет жизни Пьера, пока не умерла Элен, в течение которых Пьер мог только краснеть, когда упоминали имя Наташи Ростовой. Но Наташа после болезни, пользуясь выражением Л. Толстого, встала «с обновлённой нравственной физиономией», а Пьер стал видеть то, что никто вокруг него был не в силах видеть, и среди прочего то, что Элен была безобразна и невыносимо глупа. Жалко, потому что только они удовольствия от бремени вживлённых в них звеньев цепи преступлений, опутывающей нашу планету, не получают.
