Иуду в число учеников призвал не Христос — его привели ученики Иисуса, полагая, что человек, по ощущению, столь значительный, как Иуда, может принести большую пользу движению. Христос умел снисходить к слабости людей вообще и к слабости учеников в частности, поэтому, чтобы и без того не вполне гармоничные с ними отношения не переросли в конфликт, Христос был вынужден не просто признать Иуду Своим учеником, но и допустить его на почётные места, как, скажем, на последней в`ечере. Тогда в верхней горнице по одну сторону Христа возлежал Его любимый ученик Иоанн, самый юный из апостолов, а по другую — Иуда. Из того, что непосредственно рядом были только Иуда и Иоанн, понятно, почему более никто из учеников не слышал слов Иисуса о том, что предаст тот, которому Иисус сейчас обмакнёт в кушанье хлеб. Никто, кроме самого Иоанна, к которому были обращены эти слова, и который сии Слова записал.
«Не о всех вас говорю: Я знаю, которых избрал. Но да сбудется Писание: „ядущий со Мною хлеб поднял на Меня пяту свою“.
Сказав это, Иисус возмутился духом, и засвидетельствовал, и сказал: истинно, истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня.
Тогда ученики озирались друг на друга, недоумевая, о ком Он говорит.
Один же из учеников Его, которого любил Иисус, возлежал у груди Иисуса;
Ему Симон Пётр сделал знак, чтобы спросил, кто это, о котором говорит.
Он, припадши к груди Иисуса, сказал Ему: Господи! кто это?
Иисус отвечал: тот кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам. И, обмакнув кусок, подал Иуде Симонову Искариоту» (Иоан. 13:18-26).
Иуда видел дела Иисуса, и ему казалось, что такой Учитель действительно, может воцариться не только над Израилем, но и над всем этим миром: Иисус пятью хлебами мог накормить целые легионы, и потому Ему не нужны были обременяющие войска обозы; в такой армии не было бы потерь в рядах сражающихся — ведь Иисус, как виделось Иуде, мог исцелить каждого и любого из павших поднять. Поэтому предательство Иисуса, предательство только ради умерщвления, Иуде — ученику, который, несомненно, мог рассчитывать в будущем могущественном государстве на место, по меньшей мере, премьер-министра, — было не с руки. Иуда хотел ускорить события (по сценарию, который ему, Иуде, грезился), ему прискучило быть бродячим учеником, пусть даже и с большой будущностью. Он хотел быть премьером. Лучше — императором. Но это за пределы подсознания не выходило. Итак, не предать, но подтолкнуть Иисуса к тому, чтобы Тот явил всё Своё могущество. Отсюда понятно, почему в Писании рядом оказались два совершенно несовместимых слова: «покаялся» и «удавился». Человек покаявшийся, то есть верою принявший Христову праведность, не совершает греха, тем более столь очевидного, как самоубийство. Слово «покаяние» в Писании может нести два смысла: первый смысл (высокий) — это принципиальнейший поворот в образе мышления, это — рождение свыше, вечность, Истина. Второе же значение слова «покаяние» — бытовое: сожаление (как жухлая форма страха) о последствиях какого-либо поступка. Разумеется, когда потенциальный премьер-министр и практикующий целитель Иуда из Кариота увидел, что предречённый пророками Царь царей позволил Себя схватить, приговорён к смерти и не делает попыток освободиться, премьер, целитель и говнюк, «раскаявшись», удавился, чем достиг целостности судьбы яркого некрофила.
Много лет Иуда сопротивлялся подминавшему его стремлению достичь смерти, в частности желанию самому на себя наложить руки (по тем временам застрелиться было не из чего, а повеситься — пожалуйста!). Почему же только после того, как он предал Христа, он обессилел настолько, что сопротивляться этому сжигавшему его стремлению более не мог?
Для того чтобы ответить на этот вопрос, мы введём два новых понятия: «тело мировоззрения» и «психомировоззренческая травма». С феноменами, для описания которых мы вводим эти два новые понятия, мы уже сталкивались. Это — разрезанное сердце Возлюбленной. Первый её брак не был волей Божьей (в высоком смысле слова), хотя и был Им допущен, как не самое большее из возможных зол. Неверное мировоззрение как проявление неполноты возраста Христова, при соответствующих внешних условиях привело к появлению кровоточащей раны, боль от которой не только приводила ко многим неадекватным поступкам вообще, но и к необоснованным ссорам её с П. в частности. Незалеченное «сердце» не только обессиливало Возлюбленную собственно болью, но и ложными поступками, призванными эту боль приглушить. Таким образом, грехи, которые в зримой форме можно воспринимать как рану на сердце или как предметы в грудной клетке, плече и т. п., грехи, которые не были привнесены извне, а являются самотворчеством, мы будем называть психомировоззренческими травмами. Пространство же, в котором человек их обнаруживает, как в пределах своего физического тела, так и вне его, мы будем называть телом мировоззрения. Как синоним может употребляться словосочетание «тело сознания», которое подчёркивает тот факт, что существование объектов этого «тела» вполне или отчасти контролируется сознанием. Этот контроль, в частности, проявляется в том, что рана на сердце Возлюбленной, после того как она была выявлена на первом сеансе, могла бы затянуться и без присутствия Психотерапевта, без повторного сеанса, скажем, если бы Возлюбленная в тот вечер взяла в руки Библию и с молитвой (т. е. совместно с Духом Божьим) вникла бы в мир её истин. Это могла быть и иная книга, в результате чтения которой произошло бы переосмысление закономерностей жизни. Книгу могла бы заменить беседа с победившим тот же порок человеком или глубокая, берущая за сердце биофильная проповедь. Всё это формы высокого психокатарсиса, лечебный же его подвид имеет то преимущество, что позволяет осуществлять визуальный контроль.
Иуду к самоубийству привело не одно только предательство. В Евангелии записано, что Иуда был вор (Иоан. 12:6), но носил денежный ящик, который ему доверили как наиболее, по мнению учеников, надёжному члену коллектива.
Серебро динариев в руках алчного Иуды могло стать для него как бы зеркалом, в котором отразились бы его, Иуды, поступки. Оно могло стать для Иуды испытанием, верно истолковав которое и покаявшись, он мог обрести «любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, веру, кротость, воздержание» (Гал. 5:22, 23). Бог желает, чтобы все спаслись, поэтому каждый из нас нуждается в подобном ящике с тем или иным содержимым. Для Иуды в ящик были положены деньги.
Рядом с таким Учителем даже «премьер» не может оставаться примитивным, поэтому подозревать Иуду в прямолинейно-бесхитростном обкрадывании было бы уж совсем несправедливо. Иуда брал деньги как нечто принадлежащее ему по праву, принимал их как гонорар, положенный ему за особенные его дарования, за то, что он лучший (а об этом он знал наверняка, подмечая особенное к себе отношение остальных одиннадцати учеников) — и это, как ему казалось, было справедливо. Но Иуда, наверное, не знал, что, присваивая из ящика деньги, он обогащался не только динариями, но и психомировоззренческими травмами, которые его обессиливали. И чем больше света он получал, чем большее число раз он, присев на один из камней Галилеи и смотря на пламя костра, слушал Того Единственного, Кого и стоит слушать, и не следовал за Ним душой, тем более и более мусором отказов он засорял своё тело мировоззрения. Не будь для Иуды ученичества у Назарянина, не будь вообще в этом мире веяния Святого Духа, достигающего подсознания каждого, не будь многих вечеров у костра, обогревавшего и облёкшееся в плоть Слово, не умножай Иуда сорных в себе предметов, для Предателя оставалась бы возможность жить даже после его оставшегося в веках поступка в Гефсиманском саду. Но Иуда обессилил себя таким множеством отказов принять свет, что сопротивляться некрофилическому влечению к смерти более не мог.
