Но этим открытием экспериментаторы не ограничились. Гипнотизёр подавлял критическое мышление у очередной женщины, и до её обнажённых рук одновременно дотрагивались сразу двое ассистентов: один за левую, другой — за правую. Состояние особого влечения возникало у неё сразу к обоим, женщина оказывалась в состоянии как бы раздвоенности. Каждая половина её тянулась только к одному из ассистентов, и женщина противилась, когда «левый» ассистент пытался взять её за правую руку, а «правый» — за левую.
Можно ли ожидать, что стихийный гипнотизёр типа Анатоля сможет понять, что многочисленные в него влюбления вплоть до обожания связаны отнюдь не с развитостью его как личности, не с его внешностью, умом и не с чем иным достойным внимания? Практика показывает, что и образованные профессиональные психотерапевты (гипнотизёры) не в состоянии преодолеть собственное самолюбование и приписывают страстные в себя влюбления своей исключительности, и притом нравственной. Дефект мышления, не позволяющий гипнотизёрам осознавать элементарные вещи, называется нарциссизмом. Был такой в древней мифологии персонаж — Нарцисс. Он влюбился в собственное отражение в зеркале воды и исчах, любуясь собой. Кстати, Нарцисс не был непроходимо глуп: он понимал, что изображение в воде — его.
Эксперименты Бине и Фере ныне уже почти забыты и выведены из научного оборота. Но присутствует, например, такое понятие, как «стокгольмский синдром». Оно появилось в шестидесятых годах XX века после одного неудачного ограбления банка в Стокгольме. Тогда грабители захватили заложников, грозились их убить. Когда же грабители поняли, что окружены и им не выбраться, они решили сдаться властям. Без сопротивления. Что же сделали заложники? Они, взявшись за руки, окружили несопротивлявшихся бандитов, тем защищая их от полицейских! Странное поведение, если упускать из виду феномен гипноза. Картина всякий раз повторяется и при других террористических актах: после шока заложники, над которыми как только ни издевались, начинают приписывать бандитам самые возвышенные чувства: борьбу за мир, за счастье детей и т. п. Психологи топчутся на месте, не решаясь дать определение иное, чем «у заложников возникает некое подобие любви».
Аналогию можно продолжить и на примере только-только начинающих употреблять наркотики. Девушки-наркоманки говорят, что у них появляется ощущение счастья и того, что они любят всех — им хочется прикоснуться к каждому. Иными словами, в состоянии наркотического опьянения, когда мышление деструктурируется даже больше, чем во время шока при попадании в заложники, они готовы выполнять волю всякого, кто пожелает, и, не зная по опыту своей семьи иных чувств, кроме авторитарных, называют это состояние счастьем. («Есть ли что-нибудь счастливей национал-социалистического собрания?» — А. Гитлер.)
Продолжительность страстной «любви» (синонимы: любовь до гробовой доски, смертельная любовь, безумная любовь, лакейская любовь, холуйская любовь, романтическая, возвышенная, анальная любовь) определяется силой подавляющего некрополя нарцисса, интеллектуальной силой влюблённого и нравственным его чутьём. Не все в состоянии изжить в себе влечение к страстной «любви». Наташа смогла.
Свою любимую героиню Толстой наделил тем же ценнейшим свойством, которым обладал сам, — способностью меняться. Наташа эволюционировала в сторону биофилии, что, в частности, проявлялось в изменении типа мужчин, которые оказывались с ней рядом, и что, в конечном счёте, привело её к счастливому союзу с Пьером. У Наташи Ростовой было четыре увлечения, они закономерны, и со временем к их анализу мы ещё вернёмся,
Таким образом, несостоявшийся союз Наташи и Анатоля («биофилка — яркий некрофил») был исходно обречён из-за внутреннего конфликта между жизнью и смертью. Они не были ровней в смысле направления развития.
Люди давно подметили б`ольшую стабильность союзов, в которых супруги — ровня, и потому к составлению такого рода пар добросовестные свахи и стремятся. Обывательское мышление в этой области не поднимается выше равенства материальных накоплений, возраста и, в лучшем случае, социального положения, тем не менее в идее равенства рациональное зерно есть. Но даже тщательно подобранные пары (подобранные родными или же достигшие брачного возраста индивиды делают это сами), всё равно часто распадаются, поскольку не всегда соблюдается принцип психологической совместимости (в частности, муж мало напоминает отца, или, что ещё более важно, у партнёров разная сила некрополя). Не всякая пара, демонстрирующая свою стабильность, психологически совместима, но примеры совместимости, очевидно, искать следует именно среди пар устойчивых.
Возможны три типа комбинации равных:
«Жухлый—жухлая» («никакой—никакая»). Вы никогда не задумывались, почему такие симпатичные молодые люди с до автоматизма выверенными нежно-любовными движениями после некоторого периода совместной жизни вдруг оба заявляют, что никогда, собственно, и не любили своего партнёра? А чем же, в таком случае, на самом деле были эти страстные объяснения друг другу в любви, волнующие свидания, тайные взгляды, преисполненные «неизъяснимого наслаждения», цветы, да и все прочие положенные аксессуары?
Раньше других признаться себе в истинном положении вещей (отсутствии настоящего) решаются женщины. Вряд ли это от большей природной женской прозорливости, просто женщины в развитии опережают мужчин, не только в созревании, но и в увядании, и потому вынуждены делать выводы раньше.
— Какая любовь? Игра! — кривит рот женщина и начинает искать, с кем бы изменить своему супругу.
Культура в разных странах отличается одна от другой, но сущность феномена неизменна, отличия лишь количественные: прежде чем развестись, в семью в Чехословакии играют 6 лет, а в США — 11. Мы нисколько не сомневаемся, что зарабатывающие на воспевании Соединённых Штатов — территории, где преобладают протестантские формы массовой религиозности — объясняют более долгую перед разводом игру нравственной высотой своих сограждан, но мы не считаем себя обязанными верить всему, что исходит от «поэтов». Для нас лишние 5 лет — скорее проявление более изощрённого лицемерия, свидетельство развитости рациональной воли, ложного терпения или даже долготерпения, но дурного. Такого рода долготерпение, может, и вызывает восторги у самих участников игр, нам же, наоборот, напоминает сценку из жизни очень религиозных алкоголиков.
Двое, он и она, сидят друг напротив друга, оба смотрят в наполненные водкой стаканы, оба знают, что осквернение храма Святого Духа (тела) водкой — грех и надо бы бросить пить, и можно без особого труда это сделать (оба знают, что они не хуже тех, которые бросили пить до них и после них бросят), тем не менее, очень похоже вздыхают и чокаются со словами:
— Это наш крест… водка, — и перекрестясь, выпивают.
Так и в дурном браке, кто 6 лет выпивает, кто — 11, тем гордится и готов платить, чтобы всё это было воспето поэтами.
