Разумеется, он (некрофил) тоскует по некогда в прошлом случившейся в его жизни большой любви, но с супругой не разводится из-за детей и удобства мертвенно устоявшихся привычек, а если и канализирует нереализованные потребности в холуйстве, то делает это со шлюхами или за стаканом водки в обществе себе подобных. Литературный пример — Стива Облонский и его жена Долли: она прощает ему измены, рожает от него детей, которые вырастут, по понятиям некрофилогенной культуры, приличными людьми.
Как мы уже сказали, женщины в таких комбинациях тупы беспредельно. Но перехитрить их невозможно, потому что они «понимают» только внушения, причём от своего вождя. Способность женщины на интриги говорит о том, что она относится к другой комбинации, в которой муж более порядочен, чем она. Интриганки никогда не бывают счастливы, это столь очевидно, что в бульварных видах искусства (кино, театр, журналы), чтобы вызвать у потребителей желание отождествить себя с «хорошей» героиней, её делают беспробудно тупой, изъясняющейся исключительно междометиями и короткими фразами. Тем бульварное искусство и отличается от высокого, что у Толстого Наташа глупа обоснованно: она живёт в одном доме с вором. Выйдя из-под его влияния, а тем более оказавшись рядом с биофилом, женщина интеллектуально воспаряет. В бульварном искусстве всё необоснованно: даже мать Иисуса во всех экранизациях изъясняется междометиями как экстатичная истеричка, что невозможно хотя бы потому, что она замужем за Иосифом, человеком Божьим, а следовательно, мудрым и недавящим. Отсюда, мать Иисуса не могла быть нездоровой, невыносливой и неумной.
Совершенно иная картина наблюдается в семьях при противоположной полярности: «жухлый—некрофилка». Таких браков существенно больше, потому что под венец в наше время мужчину можно отвести только в энергетической узде. Итак, она, если его не замучит в браке до смерти и не разведётся, будет вечно демонстрировать своё недовольство и непрерывно шпынять своего супруга. Он же будет только вздыхать. Свой над мужем садизм она вынуждена компенсировать на детях в виде мазохистских импульсов по отношению к одному из них — мальчику, если таковой имеется (скажем, становиться перед ним на колени и целовать ему ноги). Такие мальчики вырастают с совершенно определёнными чертами характера — ярконекрофилическими. Именно «необъяснимое» обожание матери и является, по мнению Фромма, важнейшим из известных ему корней деструктивного характера. (Фромм признаёт, что, возможно, есть ещё более важные, но он их не выявил.) Мы бы продолжили мысль Фромма: фактором развития некрофилии является сама психика матери, способной в семье доминировать, садомазохизм прививается ребёнку ещё на внутриутробной стадии развития. Сиротство такого мальчика полностью не спасёт.
Именно в семьях типа «жухлый—некрофилка» воспитывались и Гитлер, и Наполеон — предводители воспитанников семей «некрофил—жухлая». Свидетельства об отцах Гитлера и Наполеона однотипны: полностью под каблуком жены, оба средней руки чиновники, безынициативны. Матери — напротив, были весьма активны, и, не стесняясь, компенсировали свои садистские по отношению к мужу импульсы мазохистскими по отношению к сыновьям.
Самоубийства молодых женщин — явление не частое: по статистике, на одно серьёзное намерение приходится десять имитаций, цель которых — обрести над кем-то власть. Поэтому действительное самоубийство от страстной любви — свидетельство о характере объекта страсти не менее верное, чем его восторги по поводу испражнений или характерные сны. Подобно тому как после общения с Гитлером многие женщины стрелялись, покончила жизнь самоубийством и одна из любовниц любимого сына Софьи Андреевны, Андрея, — княжна Елена Гуриели. Уже по одному только имени сына — Софья Андреевна назвала его в честь своего отца, Андреев в роду Льва Николаевича не было, — можно догадаться, что этот сын был у не способной понять мужа Софьи Андреевны любимцем. Ввиду чего и стал, естественно, среди братьев наиболее отпетым негодяем. Это проявлялось, разумеется, не только в том, что застрелилась Елена Гуриели, но и в том, что он вообще отличался в своей семье жестокостью, хамством, бесстыдством, с которым он влезал в долги, а затем требовал у отца ещё и ещё денег на карточную игру; отличался он и тем, что женщины сходили по нему с ума (побеждали в конкуренции, преимущественно, дочери генералов, но были и блудливые жёны губернаторов; можно также вспомнить, что та же женщина, что выделила в интимном смысле дурно пахнущего Гришку Распутина, приблизила к себе и Андрея Толстого — это была великая княжна Ольга Николаевна Романова, старшая дочь последнего российского императора). Неудивительно, что такой человек быстро стал высокопоставленным чиновником министерства внутренних дел, успешным предпринимателем, был представлен к награде за храбрость в русско-японской войне 1905 года. Позднее мы ещё вернёмся к Андрею Львовичу Толстому и особенностям характера нелюбимой дочери Софьи Андреевны, Маши, а сейчас только обратим внимание, что Лев Николаевич был полностью отстранён от воспитания этого своего сына, который был полностью предан матери даже в самые подлые минуты её жизни, ненавидел отца, был чужд его образу жизни и учению, но церковные обряды государственной религии не пропускал, регулярно причащался; после ранней смерти сына Софья Андреевна говорила, что не знает, как жить дальше.
Таким образом, по одному только деструктивному характеру любимого сына можно воссоздать не только истинный характер матери (даже ничего не зная про её сны о расчленении младенцев и страсти к результатам дефекации), но и узнать, что отец его не был главой семьи, был более жухлым или биофилом. Это так — какие бы ругательства ему, а себе оды она, расхваливая и возвеличивая себя, ни сочиняла в своём дневнике. Семьи такого рода все одинаковы.
Да, вот такая оказывается при ближайшем рассмотрении царствующая на нашей планете «любовь». Это, оказывается, когда лижут бьющую руку, и чем сильнее бьют — с тем большим восторгом лижут.
Остаётся только удивляться нахальству стадионных евангелистов, которые внушают толпе, утратившей от скопления себе подобных какое бы то ни было критическое мышление, что Божья любовь — это нечто особенное, невообразимое, сладкое, отголосок которой достиг всякого, кто в молодости любил. Дескать, переходите в наше стадо, мы будем вам пастырями и научим любви Божьей. Какое нахальство!
Согласно Библии, людей, желающих (согласных) знать Бога, во все века бывало ничтожно мало, а раз так, раз люди не знают Бога, то они не могут знать и что такое любовь, в том числе и эротическая, поскольку любовь — истинная! — исходит от Бога. Не могут познать, какие бы собственные усилия для этого ни прикладывали. Под слово «любовь» признанные проповедники неизменно подлаживают свой опыт, а он некрофилический. И их стадо — именно стадо с авторитарными (пусть скрытыми) взаимоотношениями и соответствующим сексом. Некрофилическим.
Словом, всё наоборот, как только и может быть в мире, в котором прародители — павшие Адам и Ева.
Но надежда есть! Есть и любовь, возможно и эротическое наслаждение, причём такой силы, что ради него одного стоит стать христианином.
Однако вернёмся к некрофилам ярким и жухлым и комбинациям их друг с другом. Итак, брачный союз «некрофил—жухлая» при прочих равных условиях (социальное равенство, соответствие темпераментов и т. п.) несравнимо более устойчив, чем союз некрофила с биофилкой (в высоком смысле слова), по той простой причине, что с жухлой некрофил не мучается от обличений совести. Обличение совести приемлемо для человека развивающегося: перед ним открывают новую ступень — более высокую. Для человека же погибшего обличение совести болезненно, а о силе боли мы можем судить по тому, что Христа распяли. Ведь Христа, по большому счёту, за то и убили, что возникала рядом с Ним мысль: «А стоит ли жить так, как живут все? И почему я — как все?»
