В.: Хотел?
П.: Именно хотел. Потому что, кто не хотел, легко мог отвертеться. Как тот пастор, который ходил по соседям. Способ-то достаточно общеизвестный. Духовный учитель — это не только социальное положение, но, прежде всего, психологическое состояние. Человек отождествляет себя со Вселенной, все остальные — букашки, внизу мельтешащие. Если к этому прибавить мнение о себе как о принесённой плотской жертве, кровавом трупе, ради служения поправшем в коридорах КГБ элементарную человеческую порядочность, то это — скачок в гипнотических способностях. А это — способ решения проблем подчинения прежде всего кого-то из домашних. Скажем, способ угодить жене. Отключая ей критическое мышление, тем создавать ощущение уверенности. Уверенности в будущем, в верности избранного пути, в верности выбора супруга. Ей будет хорошо, как царице — рядом с Гришкой Распутиным. Как немкам на национал-социалистических собраниях. Угодить жене, причём анального типа… Скажем, детей делает, но как мужчина несостоятелен — что делать? Зато взамен — чувство уверенности! Энергетический алкоголизм. Да-да, всё, в смысле целей, обычно проще, чем может показаться. Поэтому сотрудничество с КГБ — это выигрыш прежде всего психологический, мощный импульс садомазохистскому маятнику, а уж проявления — следствие. Скажем, способность быть «духовным» вождём. Так вот, повторяю, собрав достаточный объём информации, я обнаружил интереснейшую закономерность: меня на дух не переносят те служители церкви, которые или сами были агентами, или их отцы ими были, или воры. Посмотрят эдак на меня внимательно, ну прямо как тот блудливый пастор, и заявляют, что я для работы в церкви не гожусь. Ну совсем!
В.: Так это они сами не годятся!
П.: Так это-то и есть самое интересное! Ведь сами себя на логическом уровне они совершенно искренне оценивают, как наиболее фундаментальную часть церкви, и может даже создаться впечатление, что они здравую себя оценку вытеснили настолько, что извлечь её и сформулировать не способны. Но не так это!! Встречаясь с человеком-зеркалом, на суд над собой они, оказывается, вполне способны! Как в твоём Центре.
В.: Да, это они могут. Это точно.
П.: Ведь до каких форм идиотизма доходило! К примеру, заказали мне перевод одной очень важной для церкви книги. Перевод взял посмотреть человек, на сотрудничество с КГБ не согласившийся, образование гуманитарное, практически филологическое, богословская степень наивысшая. Прочёл и говорит: удивительный перевод! Уникальный. И в первую очередь с точки зрения адекватности перевода. Смысл передан поразительно точно. Обрати внимание: адекватности! Потом в руки перевод берёт кэгэбист с точно такой же наивысшей богословской степенью, но только без светского образования, в том числе и филологического. И заявляет, что перевод во всём вроде бы ничего-о-о, но только чего-то не хвата-а-а-ет. «Недовыражен», говорит, смысл подлинника. Иными словами, неадекватен. Видишь ли, в обиходе у переводчиков в ходу, по сути, только два параметра качества перевода: адекватность и литературность языка. Оценка текста как биофильного или некрофильного отсутствует. То есть она где-то, в каких-то умных академических статьях, возможно, и предлагается, но в среде переводчиков не в ходу. И в адвентистской церкви тоже. Что, кстати, вполне закономерно, если вспомнить, какой организацией подбирался, или, во всяком случае, одобрялся командный состав церкви… Психология вообще как лженаука подаётся… А между тем это, безусловно, самая важная характеристика текста! Естественно, если некрофил берёт в руки текст биофила, то он подсознательно чувствует: что-то «не то». Если биофильный текст — авторский, то некрофил издательскому совету (владеющему только двумя характеристиками: литературность и адекватность) внушит, что хромает содержание, а если это перевод труда признанного иерархией богослова, то некрофил его отвергнет по якобы причине недостаточной его литературности либо неадекватности. Кэгэбист, о котором рассказываю, всё-таки был достаточно опытен — столько лет на плаву! — и не рискнул обвинить меня в создании текста недостаточно литературного. Он был бы попросту смешон. Поэтому, естественно, вынужденно оставалось объяснить «не то» неадекватностью. Что и было проделано. Итак, что в итоге получилось? Два прямо противоположных отзыва об адекватности — одно от кэгэбиста, другое от специалиста. Как ты думаешь, чьё мнение победило в христианской церкви? Специалиста, но не кэгэбиста, или неспециалиста, но наушника? Богословские корочки, повторяю, одинаковые.
В.: Если я правильно поняла, специалист более биофилен?
П.: Несомненно.
В.: Тогда человека от КГБ. Его мнение показалось более убедительным.
П.: Правильно. Так и случилось. И ни один из церковной иерархии против и не прокукарекал. И это в эпоху после развала КГБ! Когда у церковных агентов уже появилась возможность действовать самостоятельно. Но самостоятельность от КГБ не означает самостоятельности от некрофилии.
П.: А что было дальше?
В.: А дальше эту книгу дали переводить другому, более, видимо, благонадёжному, но он сделал перевод настолько кошмарный, на русском языке таком ломаном, что пришлось отдать третьему. А третий, то есть, третья, русским попросту не владеет. Я узнаю это дело — иду к агенту. Во время богослужения дело было. Он как раз закончил проповедь, духовное, так сказать, наставление. Все расходятся довольные, как и вообще все зомби после сеанса. Агенту, естественно, почести, восхищение от подчинённых и паствы. Словом, всё как в пророчествах. Подхожу я к этому агенту и говорю: слышал, вы дали книгу — назвал имя — переводить. Она не справится, не в силах справиться, хотя бы уже потому, что у неё с русским языком нелады. Этого дара у неё нет. Может быть, вы дадите мне мой перевод обратно, я пересмотрю, поправлю, может, действительно что проглядел? Ведь колоссальные деньги напрасно растрачиваются. Да и время уходит. А агент мне говорит: сделать ничего невозможно, у вас не получится. Смысл текста — э-э-э… — недовыражен. Тут мне, как тебе среди целителей, эмоции его передались, и я говорю: тогда вам перевод этой дамы понравится, ведь «встанем на наши ноги» для вас верх довыраженности!
В.: Что-что?
П.: «Встанем на наши ноги»! Предположим: «Встанем на наши ноги и поприветствуем наших гостей».
В.: Глупость какая.
П.: Правильно! Для тебя, как для здорового человека, — глупость. Потому что для человека с неотключённым критическим мышлением сразу же возникают два вопроса: «А что, разве в церкви принято становиться на чужие ноги?» Принято, поэтому сейчас необходимо специально оговорить: сегодня становимся только на свои? Или второй вопрос: «Что, разве принято становиться на голову? Или — на уши?»
В.: Смешно.
П.: Смешно. Потому что для неодурманенных это попросту не по-русски. По-русски просто: «Встанем, поприветствуем…» Так самое интересное заключается в том, какая у кэгэбиста была реакция! Стал красным, как перезревший помидор на помойке, затрясся! Трясётся-то трясётся, но знает, что могут увидеть. Глаза бегают — не привык, что перед ним не на четвереньках. Потом взял себя в руки, косится по сторонам — заметили или нет. Но самое интересное даже не в том, какая была реакция, а в том, что она была. А раз была, следовательно, человек прекрасно понимает, пусть подсознательно, что он делает. Иными словами — сознательно «своими ногами» глумится. Но это глумление не просто удовлетворение некрофилических потребностей! Раз это проделывается на богослужении, с кафедры, во время проповеди — это кощунство.
