Но, конечно, этот способ не подходит, если объект действий отличен от прежних. Подход клерка с картотекой здесь не срабатывает. Человек, придерживающийся такого подхода, встретившись с неизвестной картиной, торопливо, перебирает свои знания по истории искусства, чтобы вспомнить, какая реакция от него требуется. При этом он вряд ли смотрит на картину. Все, что ему нужно, — это имя, или стиль, или содержание, короче говоря, то, что позволит ему быстро произвести расчет. И тогда он восхищается картиной, если так надо, и не восхищается, если не надо.
Для такой личности прошлое — это, хоть и заключенное в ней, но инертное, "непереваренное", чужеродное тело. Это не сама личность.
Точнее будет сказать так: прошлое активно и живо только в той мере, в какой оно в чем-то заново создало личность и "переварено" в нынешней личности. Оно не является или не должно быть чем-то иным, чем личность, чем-то чуждым ей. Оно стало личностью (и тем самым потеряло свою собственную идентичность как нечто отличное от нее) — подобно тому, как бифштексы, которые я когда-то съел, являются уже не бифштексами, а мною. "Переваренное" (ассимилированное) прошлое отличается от непереваренного. Это то, что К. Левин назвал "неисторическим прошлым".
Отказ от будущего. Часто мы используем настоящее не ради него самого, а как подготовку к будущему. Подумайте, как часто в беседе мы показываем своим видом, что слушаем собеседника, но при этом втайне готовим свое высказывание, планируем и мысленно проговариваем его. Подумайте, как изменилась бы сейчас ваша установка, если бы вы знали, что через пять минут вам надо будет комментировать мои рассуждения. Как трудно было бы в этом случае остаться хорошим, полным внимания слушателем!
Если мы полностью поглощены слушанием или смотрением, то тем самым мы отказались от "подготовки к будущему", о которой я говорил. Мы уже не рассматриваем настоящее просто как средство достижения некоторого результата в будущем (что обесценивает настоящее), и, конечно, этот тип отказа от будущего является предпосылкой полной вовлеченности в настоящее. Столь же ясно, что трудно "забыть" будущее, если испытываешь тревогу в отношении его.
Разумеется, это только один смысл понятия "будущее". Будущее, находящееся внутри нас, являющееся частью нашего нынешнего Я, — это совсем другое дело (Maslow, 1962, с. 14-15).
Невинность. Речь идет о "невинности" восприятия и поведения. Нечто подобное часто считают свойственным творческим людям. Это свойство описывают как открытость по отношению к ситуации, простодушие, отсутствие априорных ожиданий, различных "должно" и "следует", пренебрежение модой, пристрастиями, догмами, привычками и другими мысленными образцами того, что является подходящим, нормальным, "правильным", готовность принять то, что случится, без удивления, шока, возмущения или отказа,
Дети более способны на такую нетребовательную восприимчивость, как и мудрые старцы. А сейчас оказывается, что мы все можем быть более невинны в этом смысле, через восприимчивость к "здесь-и-теперь".
Сужение сознания. В описываемом состоянии мы гораздо меньше осознаем все остальное, помимо предмета нашего внимания, меньше отвлекаемся. Крайне важно здесь меньшее сознавание других людей, их связей с нами и наших с ними обязанностей, страхов, надежд и т. п. Мы становимся намного свободнее от других людей, что в свою очередь означает, что мы в гораздо большей мере становимся самими собой, своим реальным Я (в смысле К. Хорни), своим аутентичным Я, обретаем свою реальную идентичность.
Это так потому, что главная причина нашего отчуждения от своего реального Я лежит в нашей невротической связанности с другими людьми, в пережитках детства, в иррациональных переносах, когда прошлое и настоящее смешиваются, и взрослый действует подобно ребенку (Между прочим, для ребенка вполне правильно действовать по-детски. Его зависимость от других людей может быть очень реальной. Но, так или иначе, предполагается, что он перерастет эту зависимость. Бояться, что скажет или сделает папа, конечно, неуместно, если папы уже двадцать лет как нет в живых).
Одним словом, в рассматриваемые моменты мы становимся свободнее от влияния других людей. И в той мере, в какой эти влияния воздействовали на наше поведение, такого больше не происходит.
Это означает сбрасывание масок, отказ от усилий, направленных на то, чтобы влиять, производить впечатление, нравиться, быть любимым, завоевывать аплодисменты. Можно сказать так: если нет аудитории, перед которой требуется играть, то мы перестаем быть актерами. А когда потребность в этом исчезает, мы можем самозабвенно посвятить себя решаемой проблеме.
Утрата эго, самозабвение. Когда вы полностью поглощены чем-то иным, вы склонны меньше сознавать себя, меньше следить за собой в качестве наблюдателя или критика. Говоря языком психодинамики, вы оказываетесь менее, чем обычно, разделены на переживающее Я и самонаблюдающее Я и подходите весьма близко к тому, чтобы полностью превратиться в переживающее Я. При этом вы теряете характерную для подростков застенчивость и робость, болезненное сознание, что за вами наблюдают, и т. п. Это, в свою очередь, означает большее единство, цельность и интегрированность личности.
Это означает также: меньше критики и редактирования, меньше оценок, отбора, отказов, меньше суждений и взвешиваний, меньше расчленения и анализа опыта. Такая самозабвенность — один из путей к нахождению своей подлинной идентичности, своего реального Я, своей аутентичной, глубинной природы. Почти всегда эта самозабвенность ощущается как приятная и желательная. Нет нужды идти здесь так далеко, как буддисты и вообще восточные мыслители, говорящие о "проклятом Я". Но в том, что они говорят, есть нечто, заслуживающее внимания.
Тормозящая сила сознания. В некотором смысле сознание (особенно самосознание) временами каким-то образом оказывает подавляющее, тормозящее действие. Оно иногда служит источником сомнений, конфликтов, страхов и т. п. И оно иногда создает помехи для полноценной креативности, подавляя спонтанность и экспрессию (однако для психотерапии наблюдающее Я необходимо).
Столь же верно и то, что какой-то вид самосознания, самонаблюдения, самокритики (то есть самонаблюдающее Я) необходим для "вторичной креативности". В психотерапии, например, задача самоусовершенствования отчасти является результатом критики того опыта, который субъект допустил в сознание. Больные шизофренией испытывают много инсайтов, но не могут использовать их в терапевтических целях, поскольку они слишком полно вовлечены в переживание и недостаточно — в самонаблюдение и самокритику. Аналогичным образом в творческой деятельности дисциплинированная конструктивная работа следует за фазой вдохновения.
Исчезновение страхов. Речь идет о том, что наши страхи и тревоги также проявляют тенденцию к исчезновению. Это касается и проявлений депрессии, конфликтов, противоречивости чувств, наших забот, наших проблем, даже наших физических болей. И даже — на время — наших психозов и неврозов (если они не настолько сильны, чтобы помешать нам глубоко заинтересоваться определенным предметом и погрузиться в него).
В течение какого-то времени мы мужественны и уверены в себе, лишены страха, тревог, неврозов, болезней.
