Конечно, это далеко не все выводы, которые можно сделать, потянув за все важные нити той информации, которая у нас есть сегодня. Многое пока неизвестно, у этой катастрофы нет черного ящика, многие следы уничтожены, стерты. Но есть в остатке страшная гримаса Зазеркалья: в герои-спасители вышел с помощью моих коллег замучившийся Харон, – Море Китов. Он, так же как и они, и как некоторые психологи, «право имеет» обвинять родителей:
«Здесь собрана часть из того, чего ваши дети нашли в Море, но не дождались от вас.
Мне кажется, прежде чем искать зло в моей группе, нужно обратить внимание на то, где сейчас находится ваш ребенок.
Может быть, над ним издеваются сверстники? Насилуют в подъезде? Шантажируют? Подсаживают на наркотики? Осуждают?
Избивает отчим за тройки в дневнике?
Его глаза просто блестят от пыли (Блестят от пыли!!! – Г. М.) или это слезы из-за плотного кома в горле?
Почему вы свалили всю ответственность за внимание и поддержку – на меня?
Родители, не хотите помочь? Проснитесь наконец. Хватит осуждать меня. А для начала – своих детишек.
И помните – Море Китов: символ жизни, который перенаправляет курс на берег – своим течением – в глубину надежды и понимания. Поддайте ветра. Всем добра».
Это – висит сейчас на его странице. А над нами всеми висит вот это:
Все понятненько?
Через месяц после выхода публикации «Группы смерти», когда фраза в лексике «Моря Китов» – «В суицидах подростков виноваты родители» – многократно и громко была повторена в электронных СМИ, на ток-шоу ТВ, в соцсетях, – 17 июня 2016 г. (дата объявлялась очередным «судным днем» в суицидальных пабликах) в Удмуртии под поезд бросается 15-летняя Влада. Первое Зазеркалье ведет ее по пути мема, второе, может быть, вынуждает отстреливаться, защищать семью, она оставляет предсмертную записку: «Мама, ты ни в чем не виновата Запомни!!! Это не твоя вина, ты самая лучшая мама в мире я тебя очень сильно люблю. Это не твоя вина!!!»
А больше ей ничего не протранслировал медийный мир, узнавший 16 мая о явлении, уводящем из жизни детей в режиме реального времени…
Как и почему действует смертельный «Лас-Вегас» на подростков? Я спрашиваю об этом экспертов-психологов разных школ и направлений деятельности – их мнения иногда противоречат друг другу. Но важно и интересно услышать всех. Вопросов много, например, как могла влиять на детей легенда о сохранении на сервере? Помните, из анализа «Скорой молодежной помощи»: «Мы тут работаем, сохраняем сознание тех, кто сегодня решил действовать по нашему сценарию». Может ли именно такая легенда – о перерождении и не полной смерти, да ещё и гипотетической возможностью вернуться, – позволить подростку преодолеть инстинкт самосохранения? В ретроспективе как будто именно на этот вопрос мне отвечала четыре года назад заместитель декана психологического факультета МГУ Ольга Карабанова (См. http://www.novayagazeta.ru/society/51348.html «В медийном мире бессмертной кажется не душа, а тело: что говорили на V съезде Российского психологического общества о проблеме подросткового суицида):
«– Как специалист по возрастной психологии я могу высказать свою гипотезу. Мы живем в медийном, а не в реальном мире. Дети привыкли к компьютерным играм, где возможно сохранение массы жизней. Они живут с ощущением того, что всегда можно вернуться в обратную точку, – всё понарошку, не по-настоящему. Когда человек знает, что путь его конечен, – возникают ценности, смысл. А если жизнь бесконечна, грань риска реальности стирается.
Подростковый суицид – это форма символического проигрывания: чтобы все осознали, как мало любили, как мало ценили, как плохо себя вели по отношению к нему. Подросток воображает, что будет после того, как он сделает свой последний в жизни поступок. Но понимания того, что это именно последний поступок, что это необратимо, – нет. Он представляет, что всё будет так же, как было, только уладятся конфликты. Это показывают все наши исследования.
– Я рассказывала о подростке, которого спасли после попытки суицида, и он сказал: «Я хотел умереть на время…» Это было лет десять назад, тогда еще не было такого массового увлечения компьютерными играми.
– Дети всегда оставляли себе шанс остаться в живых, их суициды всегда носили демонстративный характер. Не все таблетки выпить, удержаться, даже стоя на краешке крыши. Это – привлечение внимания, вопль о помощи. Он не умереть хочет, а изменить к себе отношение. Но что происходит, когда грань реальности и виртуальности теряется? Грани нет, и они делают тот шаг, который оказывается роковым. Свобода экспериментирования со всем – в том числе и со своей жизнью… Это не до конца еще исследовано… У взрослых тоже есть интернет-зависимости, но есть и чувство грани…» (2012 г.)
Что говорят эксперты сегодня?
ОНИ ЕЩЕ ВЕРЯТ В ДЕДА МОРОЗА
Психоаналитик Оксана ЛАВРОВА, фрагмент интервью специально для книги:
– Печорин рассуждает о смерти? Да. Гамлет? Да. Ромео и Джульетта убивают себя. То есть в литературе, в мифах вообще всё время кто-то умирает, но ведь мы же понимаем, что это художественная или символическая реальность, мы понимаем, что это не буквально. Это обозначает не конкретную смерть, а некую трагическую историю, которая всегда присутствует в жизни, что-то всегда заканчивается, но главное, что потом-то начинается что-то новое. И даже в мифах об Апокалипсисе чаще всего начинается новая жизнь. То есть вся мифология строится на том, что что-то кончается тотально и открывает дорогу всему новому.
Но кто-то сошёл с ума, если вещи своими именами называть – сошел с ума и символическую смерть перевёл в конкретную. И зацепил именно детей. Почему дети зацепились? Потому, что они дети, подростки. У них символическое мышление ещё не работает так, как у взрослых. Они верят в Деда Мороза. У них есть связь с сакральным миром, который для архаичного человека был такой же реальностью. Они начинают это различать, когда становятся взрослее.
Виртуальный мир создает новое восприятие, в котором его реальность сливается с физической и уходит переживание и осознание разницы между ними, даже у взрослых. Страшные и странные сказки, которые ваяют на этих смертельных ресурсах для подростков, ребята принимают за реальность.
Мы живём в культуре и сталкиваемся со смертельностью всё время, но есть смерть символическая, а есть реальная. Как ребёнок сталкивается с реальностью смерти? Мёртвая птичка на дороге, кого-то пронесли мимо, рядом, какая-то похоронная процессия – это конкретная смерть. Когда ребёнок уходит в виртуальную реальность, у него там происходит какая-то склейка.
Я читала публикацию «Группы смерти», те ресурсы суицидальные, я знаете, смотрела после этого, – там есть суггестивные фигуры – это факт. Для суггестий
[21] выбрано слово, вызывающее сильную эмоцию, – смерть или суицид. И дальше создаются цепочки ключевых слов, где есть или киты, или бабочки, или имя Рина. Хотя киты и бабочки не имеют никакого суицидального или смертельного смысла, там этот смысл специально создаётся. И вот это ключевая группировка слов символов работает. Мы не понимаем чего-то про сеть важного. И это не про то, что ее нужно упразднить, а про обращение с огнем, которому надо детей учить. То, что происходит в виртуальной реальности с ребёнком, это, возможно, даже сложнее, чем мы понимаем.
