И телефон был доступен, вот. Я побежала искать ребёнка. Она у меня постоянно в наушниках ходила, я думала, может, не слышит. Ну не знаю, какие-то уже тупые эмоции были. Я всегда боялась, ей всегда говорила: «Викуль, в оба уха наушники не втыкай, не носи в обоих ушах. Я говорю – «Может сзади машина ехать, не услышишь». А больше всего я боялась, что ребёнка в машину заберут, запихнут. Для меня казалось, что после 10… А время-то уже 11, как говорится, подростки одни практически уже не ходят. Я думала почему-то, что в машину запихнули, побежала во дворе искать её, все машины, которые там были, все пересмотрела. Потом побежала, у нас за домом дамба, река протекает. Я побежала туда. У меня уже мысли такие появились… Я не знала что думать, бегала по дамбе, искала, кричала, не выдержала уже, в полицию позвонила. Это уже минут где-то 40 прошло после звонка. Ребёнка нет. Звонила, но она не берет трубку. В это время я почему-то уже почувствовала, что что-то произошло страшное, не знаю почему… И это на нашу дочь вообще не было похоже, вообще никогда не было похоже. Если она трубку не берет, она перезванивала через пять минут. Она всегда была доступна, потом полиция, значит, попросила её описать, я описала.
Ещё 12 не было. 23.20 было, она звонила где-то в 22.35. Ну как в 22.35, в 22.40.
Дальше, через какое-то время снова позвонили из полиции, спросили, есть ли у неё тату на руке. Кольцо, браслет, что-то ещё? Я сказала, что у неё на руке есть рисунок, она из хны делала. Это я ей придумала, она очень хотела настоящее тату, но я ее уговорила делать из хны, сама купила.
И буквально через несколько минут перезвонили, сказали: «Ждите, сейчас за вами подъедет машина». Патрульная машина ехала, наверное, вечность, как мне показалось. Меня забрали, повезли к дому-высотке, я в этом районе города была вообще один раз всего лишь. Это высотка. Там спросили ещё: «А у вашей дочки красные какие-то тапочки есть?» – «Нет, – говорю, – красных тапочек». Это стало для меня надеждой – красные тапочки. Потому что уже было понятно, что там… Она не могла быть в тапочках.
…Я так думала, что если тапочки – это не она. Поднялись мы, между первым и вторым этажами, и мне показали на козырёк. Меня не пустили туда, вот я смотрю, на самом деле, лежит… На козырьке подъезда. Я пригляделась, и мне плохо стало, это были красные её носочки…
Из письма родителей. Красноярск:
«Доброго времени суток, Галина! Наша дочь Настя, 17 лет, погибла в результате падения с крыши 16-этажного дома 4 мая 2016 г.
В числах с 1 по 4 мая девочка была жизнерадостная, строила планы на будущее, а утром 4 мая даже пошла в налоговую подавать заявление на получение ИНН для трудоустройства. В 18 часов я созвонилась с дочерью и спросила, где она и когда будет дома, на что она мне сказала, что все хорошо, она в центре города, еще пару часиков погуляет, выпьет кофейку (очень любила кофе) и домой, что до этого было неоднократно. Я пошла в смену на работу, в 20.30 позвонил супруг и сказал, что дочки до сих пор нет и она недоступна. Я тоже попробовала ей позвонить, телефон был недоступен, затем позвонили из полиции и сообщили о том, что произошло.
Только из Вашей статьи от 16 мая мы узнали, что это такое и как это происходит.
Мы стали вспоминать, как где-то в 20-х числах марта дочь начала рисовать китов. Петь про них песню из группы «Плэсибо» и даже собрала кита из пластика синего цвета, которого одно время носила на шее как подвеску. На руках дочери стали появляться шрамы от царапанья острыми предметами. Перед тем как наша дочь сделала свой последний шаг, она сняла кеды. И весь пирсинг, который был на ней, сложила в конверт… В апреле дочь пыталась уговорить меня, чтобы поменять ей паспорт на новое имя и фамилию Рина Эбель, объясняя, что ей это имя очень нравится, на что я ответила, что при достижении 18-летнего возраста если желание останется, то уже самостоятельно сможешь это сделать. На последней фотографии, выложенной дочерью в ВК, (Рина Эбель) на заднем плане на крыше, где она находилась, отчетливо видна тень чьих-то ног…
20 мая 2016 г.»
…Надо бы дальше разговор с психологов начать, но можно я начну с быстродействующих слов подростка? Удивительно тонкой и мудрой для своего возраста школьницы Лизы Скульской, которая буквально сразу, на следующий день после моей публикации ответила на «tjournal.ru»: «Все это не работает» (полный текст здесь: https://tjournal.ru/28192-vsyo-eto-ne-rabotaet-otvet-shkolnici-na-rassledovanie-novoi-gazeti).
Она говорит взрослым: с нами надо дружить, выслушивайте детей – и своих, и чужих, – это как раз то, о чем говорят психологи в предыдущих главах книги: мы утратили это внимание – это желание слышать.
Она восприняла мою публикацию как призыв к усилению контроля совершенно искренне, потому что она – московский подросток; большинство родителей мегаполисов действительно замучили детей сверхконтролем из-за собственной повышенной тревожности (см. «В ожидании зла», http://www.novayagazeta.ru/society/47019.html).
Девочка пишет: «…Пока вы будете блокировать и контролировать одно, мы найдем свободу в другом, и пытаться рыть этот ров можно бесконечно – мы умеем летать…»
Я думаю, мы будем блокировать и контролировать не детей, а преступные сообщества. Чтоб у детей была свобода в развитии, а не в уходе от жизни или, что еще страшнее, – из жизни. Чтоб дети летали в своих открытиях, в творчестве, дружбе, любви. Чтоб вверх, а не вниз, не с крыш…
«…Когда вы исчезли из нашей жизни с нежностью, почему вы хотите вернуться в нее с контролем?» – так заканчивает свой очень талантливый текст прекрасная школьница Лиза. И вот здесь, если не повторяться уже по поводу адресата контроля, можно просто сказать – что мы хотим вернуться с пониманием, знанием и вниманием.
Но первая часть предложения – «вы исчезли из нашей жизни с нежностью» – удивительно точная. Слова школьницы перекликаются с тем, что говорила на нашей кафедре психологии «Новой газеты» известный экзистенциальный психотерапевт, автор книги «Жизненные навыки для подростков», кандидат психологических наук, доцент кафедры психологии личности факультета психологии МГУ Светлана Кривцова. Она, по сути, говорила ровно то же:
«Обратите внимание, когда мы с вами заканчивали школу, выбирали профессию, наши родители посылали нам абсолютно конкретное послание… Оно, может быть, не звучало в лоб, но оно транслировалось, был простой месседж: «Иди, детка, учись, учись и начинай работать, нам очень не помешает твоя помощь». То есть работай, семье станет легче. Это было очень понятно… Это был очень хороший смыслообразующий мотив. Это было смыслом.
…Какое послание мы сегодня транслируем нашим детям? Послание, с которым жить невозможно. Это страшное послание. Знаете какое? Детка, я хочу, чтобы ты был счастлив. Иди и будь счастлив. Найди себя. Куда ему идти? Как ему найти себя? С таким посланием совершенно невозможно определиться. Это не рамочное послание.
