Доминик повернул руль, объезжая небольшой сугроб, и под колесами хрустнули кости голубя.
Зволински откашлялся.
– Встретимся завтра на похоронах Джанетто. А потом отправимся на работу, так что принеси с собой смену одежды.
Сообщение закончилось.
Беттингер закрыл глаза. Снег скрипел, и детектив оставлял за плечами боль, сознание и город Виктори.
Глава 53
Иссечения
Жюль, Алисса и Карен вернулись в Аризону. На короткие частные похороны, которые они устроили Гордону, пришло очень мало народу.
Средства массовой информации прославляли детектива, который лично остановил одного из убийц, спас свою семью (бо́льшую ее часть) и сумел добыть список всех наемных убийц – тех, кто уцелел, очень быстро арестовали и вернули в Виктори.
Многие из них умерли в тюрьме.
Наградой Беттингеру стал кабинет в том же самом участке, из которого его изгнали двумя месяцами раньше. Обе стороны сохранили немалую толику возмущения и обиды, но правительственные чиновники из Миссури и Аризоны приняли решение, которое не обсуждалось.
Инспектор Керри Лэделл встал из-за своего широкого письменного стола и протянул вернувшемуся коллеге руку.
– Добро пожаловать обратно.
– Если ты начнешь выражать мне соболезнования, я выбью тебе зубы, – предупредил Беттингер.
– Так вот как ты намерен разговаривать с нами?
– Люди не должны жить в холоде.
Инспектор вернулся на свое кожаное кресло, которое возмущенно вздохнуло.
– Пять лет – это долгий срок, чтобы вести себя как придурок… Хотя полагаю, ты тут эксперт.
– Я знаю, на кого следует срать.
– Складывается впечатление, что ты не уезжал.
– Члены моей семьи возразили бы. Те, кто может это сделать.
Ядовитое молчание повисло между Жюлем и человеком, который отправил его на север.
Извинений никто никому так и не принес, и Беттингер вернулся к работе, не обращая внимания на босса и других детективов. Некоторых людей трагедия меняет, другие становятся более мягкими после тяжелых переживаний, но главное различие между старым Жюлем и новым состояло в том, что у нового стало больше кошмаров.
* * *
Карен вернулась в прежнюю школу, но перестала общаться с детьми, с которыми дружила прежде, – как, впрочем, и с остальными. Ее оценки оставались очень хорошими, и в те моменты, когда девочка не делала уроки, она решала головоломки – судоку и кроссворды, смотрела игровые шоу или занималась этим одновременно, постоянно заполняя свой разум числами, словами и какими-нибудь пустяками. Причина ее поведения была очевидна детскому психологу, которого она посещала вместе с родителями, но они не пытались что-то изменить. Существовали куда худшие способы борьбы с подобными травмами.
* * *
В марте у Алиссы Брайт состоялась первая выставка в чикагской галерее Давида Рубинштейна.
Несмотря на то что выставка была групповой, одноглазая художница привлекла куда больше внимания, чем другие, в первую очередь из-за интервью, которое она дала «Болд канвас», двум национальным газетам и многим периодическим изданиям в Аризоне, Миссури и Иллинойсе. В этих статьях внимание концентрировалось на личной трагедии женщины, а не на ее искусстве, и они не попали в семейный альбом.
Беттингер знал, что Алисса испытывает смешанные чувства по поводу внимания средств массовой информации. До некоторой степени пресса эксплуатировала ее физический недостаток, «убийства полицейских» (так пресса назвала события в Виктори) и, что хуже всего, смерть Гордона. Половина картин Алиссы была продана прямо на выставке, но этот небольшой успех почти не принес ей удовлетворения.
Они с Жюлем занялись любовью перед отъездом, но эта попытка получилась холодной, отстраненной и лишенной радости. Нос детектива заживал плохо, а правое ухо распухло после ударов, полученных от Доминика. Изменилось и лицо Беттингера, и способность Алиссы смотреть на него.
И они вернулись в Аризону.
* * *
В апреле сгоревшие тела Себастьяна Рамиреса, Маргариты Рамирес, Мелиссы Спринг и Пройдохи Сэма (которого на самом деле звали Реджинальд Б. Гаррисон-второй) обнаружили в сточных канавах на окраине Виктори, и в интернете появилось несколько фотографий. Жюль и Алисса никогда не обсуждали события, произошедшие в Виктори в день метели, и детектив не спрашивал жену, видела ли она те мрачные снимки.
Весь месяц Беттингер плохо спал, и основная часть его кошмаров имела отношения к его действиям, которые он никогда и ни с кем не сможет обсуждать.
* * *
В мае Давид Рубинштейн прислал Алиссе письмо по электронной почте, в котором попросил ее представить свои работы для выставки, где, кроме нее, будет всего один художник. Владелец галереи написал, что он заинтересован только в ее новых работах.
Появившаяся возможность вызвала у художницы внутренний конфликт. Она не знала, что́ ей следует писать. Две недели бесцельных попыток привели лишь к груде брошенных полотен, часть из которых Алисса уничтожила в припадке гнева.
Муж и жена лежали в комнате, где была зачата Карен, и разговаривали. Беттингер поднял вопрос о картинах и выслушал супругу, которая рассказала, как трудно ей снова заниматься искусством после того, как погиб их сын, а дочь стала незнакомкой.
– А ты пыталась перенести на холст часть того, что с тобой случилось? – спросил детектив у облака локонов, прижимавшихся к его обнаженной груди.
– Я не хочу изображать такие вещи – и идентифицировать себя с жертвой. Я не могу сосредоточиваться на дерьме типа «бедная я».
– Ты не такой художник – и не такой человек, – но ты полна гнева. Может быть, тебе следует выплеснуть это на холст.
– Гнев?
– То, что произошло с нашими детьми. С тобой. То, как некоторые критики пишут про твой глаз и про Гордона, словно они являются твоими хитроумными выдумками…
– Да пошли они!
– Скажи это своей кистью.
– Это как терапия искусством?
– Да. Не пытайся придумать концепцию, просто верь своей технике – а она у тебя фантастическая – и выпусти гнев наружу.
Беттингер хотел такие картины – быть может, даже нуждался в них.
Алисса поцеловала его в левое плечо.
– Я попытаюсь.
Через несколько минут художница вернулась в студию.
Жюль же открыл книгу, устроился поудобнее и стал читать про ковбоев, которые были гораздо глупее лошадей, на которых сидели. Через пару глав он ускакал так далеко, что ему это надоело. Беттингер зевнул, вставил закладку и выключил свет.
В три часа ночи его вырвал из кошмара теплый поцелуй в шею и кончики пальцев, ласкающих его налившийся кровью пенис. Алисса включила стоявшую рядом с постелью лампу, и они занялись любовью.
