Ревнители старых порядков и обычаев торжествовали. Великий князь почтил новгородского посла богатым приемом и пиром и отпустил со словами: «Что отчина моего Великого Нова-города прислали ко мне бить челом, я, как Великий князь, жалую нареченного Феофила и велю ему быть к себе на Москву по прежнему обычаю, как было при отце моем, и при деде, и при прадеде моем, и при всех бывших великих князьях Владимирских, Нова-города и всея Руси».
Иван Васильевич тоже хорошо знал «старину»…
Но когда посол Никита Ларионов поведал народу на Вече «жалованье Великого князя», произошел открытый раскол. Как и можно было ждать, зачинщицей беспорядков стала Марфа Борецкая и ее сыновья.
– Не хотим ни за великого князя Московского, ни зваться его вотчиной! – Боярыня сверкала черными глазищами на вечевом помосте, как разъяренная фурия. – Мы вольные люди, а Нова-город вольным был и останется! Московский князь великий много обид нам принес и неправду над нами чинит! Мы хотим за короля Польского и великого князя Литовского Казимира! Он обещает нам прежние свободы и вольности!
– За короля хотим! – кричали коромольники, подкупленные Марфой.
– К Москве хотим! – кричали другие – не столько осознанно, сколько из-за привычки перечить любому начинанию, доброму или плохому.
Борьба на вече, на улицах и площадях Новгорода пошла нешуточная. Дрались на кулаках почти каждый день. Хорошо, пока дело не дошло до вооруженных стычек. Постепенно выяснилось, что умеренные, поддерживающие архиепископа Феофила и призывавшие стать под руку Москвы, оказалась в меньшинстве. А сторонники Марфы-посадницы день ото дня становились все многочисленней и сильней – в основном благодаря ключнику архиепископа Пимену, который без зазрения совести запускал руку в церковную казну и горстями сыпал золото и серебро для подкупа коромольников из черни. Да и сама боярыня не жалела денег «на благое дело».
В конце марта Иван Васильевич и митрополит Московский Филипп обратились к новгородцам с миролюбивым посланием. Возможно, поводом для этого был отъезд Михаила Олельковича – в Москве могли возникнуть надежды на благоприятные перемены в отношениях с Великим Новгородом. Но Истома думал иначе. Причиной послания, скорее всего, послужили его тревожные донесения о том, что Марфа Борецкая и ее ближние бояре готовят раскол и рвутся под защиту великого князя Литовского и короля Польского Казимира.
Через своего посла Ивана Федоровича Товаркова-Пушкина Иван Васильевич разъяснял свое понимание «старины»:
«…Отчина моя, люди новгородские, изначальна от деда-прадеда – от Великого князя Владимира, крестившего Русь, правнука Рюрикова, до великого Владимирского князя Всеволода Юрьевича. Мы владели вами, жалуем вас, и бороним от всех напастей. Но и казнить вольны, коли вы на нас не по старине смотреть начнете. И никогда не будет земля наша ни за королем польским, ни за великим князем Литовским».
Посланием было жестким. И оно могло кончиться только большой войной. Отстаивая свои вольности, которые мало касались черного люда, новгородские бояре и их приспешники были вынуждены решительно порвать со стариной общерусской. Впервые Новгород звал на стол польского короля, впервые противопоставлял себя великому князю Московскому, впервые выходил из состава Руси.
Вопрос стоял ребром: быть или не быть новгородской старине и пошлине, могуществу бояр, буйному вечу, бесправию смердов, приниженности пригородов? Быть или не быть пушным факториям на Печоре и Мезени, лихим походам ушкуйников за данью в глухие северные леса, торговле с ганзейскими купцами, набитым золотом и серебром подвалам и полатям Святой Софии, гордой осанке новгородских бояр на переговорах с великим князем Московским, самостоятельности владыки, власти Господина Великого Новгорода над огромной территорией от Валдая до Белого моря, от Ладоги до Урала?
Быть или не быть объединенной Руси и ее народу? Останется ли Русская земля слабо связанным содружеством княжеств и городов, дрожащих перед Литвой и трепещущих перед ордынским ханом? Сохранится ли русский народ на своей земле, или сама эта земля перестанет быть Русской и окончательно исчезнет, разделенная между соседями, и навсегда канет в небытие русское имя и русское слово? Или появится, окрепнет новая сила – единое могучее государство, которое объединит Русь, свергнет ордынские оковы, вернет похищенные у нее земли и достойно войдет в семью великих народов мира?
Никто не мог дать ответ на этот вопрос. Но то, что новгородской старине пришел конец, уже почти ни у кого не вызывало сомнений…
Истома все эти дни вертелся как ошпаренный. Заданий у него от Алексея Дмитриевича было пруд пруди. Теперь под его рукой находился небольшой отряд, и не только соглядатаев, но и людей, которые были опытными воинами. В конюшне вдовы стоял превосходный аргамак, быстрый, как ветер, с полагающейся ему сбруей. Это был подарок Ивашки Бороздина, который уже оставил ватагу скоморохов и появлялся на людях в своем истинном обличье и под своим именем. Кроме коня, Истома обзавелся и дорогим оружием. И не потому, что у него было много денег.
Просто дорогое, а значит, качественное воинское снаряжение – это залог того, что оно не подведет в бою. Истома, боярский сын, был обучен обращению с оружием сызмала. Но особенно в этом преуспел, когда учился у Матвея Гречина. Каждый вечер он сам упражнялся с разными видами оружия и Истому приучил. Это было обязательным приложением к ужину.
Во-первых, он купил себе превосходный немецкий самострел с воротом – легкий, прочный и удобный в обращении. Его болты пробивали любую броню, в этом Истома удостоверился самолично, покорежив в мастерской знакомого кузнеца с десяток броневых плит разной толщины. А уж стрелял он превосходно с младых лет.
Во-вторых, приобрел саблю, да какую! Ради нее ему пришлось едва не унижаться перед немецким купцом, который заломил за нее столь непомерную цену, что хоть стой хоть падай. А сабля и впрямь была превосходной – легкой, ухватистой, с украшенным золотой насечкой клинком из голубоватого дамасского булата с рисунком. И все-таки Истоме удалось сговориться с иноземным жмотом, сбив цену на треть. Хорошо, он умел говорить по-немецки, что здорово подкупило торговца. (А какой колмогорский дворянин или купец, ведущий торговые дела с заморскими гостями, не знает чужие языки? Своего отпрыска Семен Яковлев заставил зубрить незнакомые слова, едва Истома крепко встал на ноги, еще до школы.)
Но его копье, щит и шелом вышли из рук новгородских мастеров. Они были куда лучше и прочнее иноземных. К тому же Истома заказал это оружие под себя, а не просто купил, что под руку подвернулось.
Еще одним его приобретением была железная кольчужная рубашка с узкими рукавами до кистей рук и длинным подолом. Ее плетение было настолько плотным, что его не пробивала даже специальная бронебойная пика. Следуя советам покойного дяди Нефеда, Истома долго искал именно такую кольчугу, и когда нашел, порадовался безмерно. Больше утяжелять себя он не стал. Ведь он не был гридем, который может даже спать в защитном снаряжении и которое привычно ему с малых лет. Истома больше надеялся на свою отменную реакцию и быстроту. Благодаря своему потешному ремеслу его движения были молниеносными; а иначе как в нужный момент «отвести глаза» зрителям?
