Получив предложение новгородцев называть себя «государем» Великого Новгорода, Великий князь стал готовить ответное посольство. 18 мая бояре Федор Давыдович Хромой, Иван Борисович Морозов-Тучка и дьяк Василий Долматов прибыли в Новгород и остановились в великокняжеской резиденции на Городище. Собралось вече, на котором боярин Федор Давыдович, ссылаясь на грамоту новгородских послов, выдвинул условия Великого князя: «Суду моему у вас в Великом Нова-городе быть. И по всем улицам будут посажены князя Великого тиуны
[129]. Ярославово дворище для Великого князя нужно очистить, и в суд государев вам не вмешиваться».
Для все еще вольных новгородцев слова московского боярина были неожиданны и чрезвычайно оскорбительны. Оказалось, что послы отправились в Москву не по решению веча, а действовали от имени некоторых бояр. На Ярославовом дворище забушевал ураган. Ярость новгородцев обрушилась, прежде всего, на посадника Василия Никифорова, недавно побывавшего в Москве. Боярина обвинили в перевете – измене, и прямо на вече изрубили топорами на куски.
Как чуть позже оказалось, на него донес другой боярин – Захарий Григорьевич Овин. Но это не спасло Овина: вместе с братом Кузьмою его убили у владыки на дворе. А посадники Лука Федоров и Фефилат Захарьин были взяты под стражу и в любой момент могли подвергнуться той же незавидной участи.
Шесть недель вырабатывала новгородская «господа» ответ государю Руси. Борьба между сторонниками и противниками нового уклада жизни была нелегкой. Все это время великокняжеские послы жили у себя на Городище. Наконец новгородцы отпустили их с честью и своим ответом на предложения Москвы:
«Вам, своему господину, челом бьем. Но государем вас не зовем. И суд вашим наместником на Городище будет по старине. А суду вашему, и суду ваших тиунов у нас не бывать. И дворище Ярослава вам не даем. Мы на Коростыни мир заключали, и крест целовали, по этому договору и хотим с вами жить…»
Война была неминуема. И в четверг 9 октября 1477 года начался последний поход великокняжеских войск против боярской республики. Великий князь двинулся из Москвы вместе с братом Андреем Меньшим, а четырьмя днями раньше выступила конница вассального татарина царевича Данияра. Великокняжеские войска шли через Волок, Микулин, Торжок. По дороге в них вливались новые отряды, изъявляли знаки покорности удельные князья – волоцкий Борис и микулинский Андрей, а посланец Михаила Тверского обеспечивал поход провиантом.
Медленно и неотвратимо, как грозовая туча, двигалось многочисленное московское войско. Торопиться было некуда – новгородская рать в поле не вышла. Да и едва ли ее удалось бы набрать. Большой войны, как таковой, даже не намечалось; просто был вооруженный поход войск государя Руси к стенам непокорного города…
В конце сентября со стороны Пскова к Великому Новгороду направлялся небольшой, но хорошо оснащенный отряд, – около тридцати воев в полном боевом облачении. Все они были в байданах, – кольчугах из плоских стальных колец – которые легче неудобного и тяжелого панциря, а на головах у них высились шеломы. Из оружия у них был традиционный набор – копья, сабли, самострелы, луки.
Во главе отряда, на превосходном аргамаке игреневой масти, ехал предводитель – судя по богатой одежде, боярин. Он был могуч и молод, но его длинные волосы, частично упрятанные под прилбицу
[130], уже начали седеть. Нижняя часть лица боярина пряталась под кольчужной бармицей, взгляд предводителя отряда был мрачен, а вся его фигура поражала какой-то горестной безысходностью. Казалось, что на него обрушилась какая-то беда, с которой он никак не может совладать.
Это был Истома Яковлев. Он ехал и размышлял. Казалось бы, у него все складывалось неплохо. После Шелонской битвы его представили Ивану Васильевичу, и он бил перед государем челом. За его заслуги Великий князь дал ему чин московского боярина, но обещанного возврата земель, ловищ и рудников мусковита в Заволочье за этим не последовало – они по-прежнему принадлежали боярыне Марфе Борецкой. Истома получил лишь небольшую деревеньку близ Москвы – на временное кормление. И на этом милости государя Московского иссякли.
Правда, ему все же пообещали – в который раз! – вернуть его владения, но позже, когда в Великом Новгороде крепко станет власть Государя всея Руси. Однако эти обещания не смогли удовлетворить Истому. Он не столько хотел снова оказаться в родной усадьбе со своим боярским статусом, сколько горел желанием отомстить Марфе-посаднице. Почести и деньги для него мало что значили; он умел довольствоваться немногим и не мечтал присоединиться к «вятшим» людям. Его снедала только одна назойливая мысль – он обязан довести начатое до конца! Аз воздам!
Несмотря на почести, которые он получил после Шелонской битвы, Истома был для московитов чужаком. Скорее всего, отчуждение московского боярства от новгородского «выскочки» происходило по той причине, что он взял на себя роль палача, которая приличествует только «низшим». Когда Великий князь осудил на казнь четверых новгородских бояр, – Дмитрия Борецкого, Василия Селезнева Губу, чашника владычного Еремея Сухощека и Киприана Арзубьева – исполнять приговор среди простых ратников нашлось много охочих. Ведь им полагалась «за труды» одежда и ценное воинское облачение новгородских бояр. По крайней мере то, что еще не успели с них содрать.
Но Истома упал перед государем на колени и выпросил себе милость казнить одного из осужденных – Дмитрия Борецкого. Хотя бы потому, что изловил степенного посадника он самолично. Великий князь разрешил; как не исполнить просьбу верного человека, который долгое время был глазами и ушами Москвы в Великом Новгороде и который принес много пользы Русскому государству.
Когда голова Дмитрия Борецкого легла на колоду, по всему телу Истомы, который стоял с большой секирой в руках, прошла дрожь вожделения – наконец-то! Первый! Конечно же степенный посадник узнал своего обидчика; Истома по-прежнему был в личине.
– Пошто ты так ненавидишь меня, боярин?! – спросил он безнадежным шепотом, – так, чтобы его мог слышать только палач. – Какую обиду я тебе нанес?
Истома склонился над ним, – дабы никто его не мог подслушать – и ответил:
– Што ж, ты должен это знать в свой смертный час… По указанию твоей матери ваши ключники вырезали всю мою семью. Я сын боярина Семена Яковлева! Перед Богом я поклялся отмстить вашему роду, и делаю это!
– Господи, прости его грешного… – только и смог вымолвить Дмитрий Борецкий, перед которым вдруг разверзлась уготованная ему бездна; он вдруг понял, кто именно ее открыл…
После всех этих событий Истома на три года удалился в свою московскую деревеньку, чтобы немного отдохнуть и собраться с мыслями. Он был в ярости, когда узнал, что согласно Коростынскому договору в Новгороде почти все осталось по-прежнему. И земель ему своих не видать, и до Марфы-посадницы не дотянешься – руки коротки. Тем более что его отряд у него отобрали. Даже в услужение не дали хотя бы двух-трех опытных воев, с которыми можно было собрать и обучить новую дружину.
