— Ну не хочешь делать вскрытие, не надо, — говорил Сашка уже ему вдогонку. — Но все равно надо вызвать ветеринара. Надо все тут обработать, здесь ведь и другие лошади.
— Миро! — попыталась было окликнуть его и Кармелита, но молодой цыган уже вышел из конюшни.
— Ладно, иди, — сказал Сашка уже в пустоту, — мы сами разберемся. Эх, надо Халадо позвать. Да и Грушу тоже — прибрать здесь все.
* * *
Выйдя в расстроенных чувствах из ресторана, Астахов поехал домой. Но то, что ждало его дома…
Со всех стен вместо лучших шедевров его коллекции, вместо старых любимых картин и, особенно, вместо новых, только-только привезенных из Лондона, наконец, вместо Дюрера на него отовсюду смотрели пустые рамы. Астахов так и осел на диван. Потом вскочил, заметался по дому… А потом — что?
Потом вызвал милицию.
Приехал наряд, составили протокол и вызвали следователя из угрозыска. В Угро дежурил как раз Солодовников — он и приехал со следственной бригадой. Все осмотрели очень детально, сфотографировали, дактилоскопировали, запротоколировали. И уехали. Только Солодовников остался, чтобы побеседовать с потерпевшим Астаховым поподробнее. Если уж случай свел его с таким крупным бизнесменом, то почему бы не познакомиться поближе. А там, глядишь, и окажется это знакомство полезным. Или, наоборот, удастся зацепить что-нибудь такое, что будет потом полезно другим. В любом случае Ефрем Сергеевич предвкушал разговор с Николаем Андреевичем с удовольствием.
— Мог ли я подумать, что в моем доме будет работать следственная бригада! — уже в пятый раз восклицал Астахов.
— Николай Андреевич, вы же видели — наши ребята постарались сделать все как можно деликатнее, профессиональнее и быстрее. Но у меня есть к вам еще несколько вопросов. Могу я их задать?
— Да-да.
— Скажите, пожалуйста, кто из посторонних был в вашем доме последним?
— Из посторонних? Миро и Соня сегодня заходили.
— Фамилии знаете?
— Да, конечно. Соня Орлова и Миро Милехин. Но они не могли этого сделать. Это прекрасные молодые ребята! Я разбираюсь в людях, и в этих я верю.
— Вы, конечно, можете верить. А наша работа — все проверять. Миро Милехин — этого и я знаю, А Соня Орлова — это что, сестра покойного Максима Орлова?
— Да.
В дверях показался Антон.
— Привет, пап. А почему это милиция от дома отъехала?
— Это следственная группа, Антон. Вот, познакомьтесь, — повернулся Астахов к следователю, — мой сын — Антон Астахов.
— Следователь Солодовников Ефрем Сергеевич, — представился Солодовников.
— Папа, объясни мне, что происходит? Следственная группа, следователь…
— Меня обокрали. Украли лучшие картины. И всего Дюрера.
— И те, что ты из Лондона привез?
— Все.
Только тут Антон заметил зияющие со всех сторон пустые рамы без картин.
— Антон Николаевич, — обратился к нему Солодовников, выдержав паузу и внимательно наблюдая за его реакцией, — вы живете в этом доме?
— Нет, с некоторых пор мы с отцом живем отдельно.
— Когда вы были в доме отца в последний раз?
— К чему эти вопросы? — перебил его Астахов. — Вы что, подозреваете моего сына?!
— Николай Андреевич, поймите, такая наша работа — подозревать всех.
— Но не моего сына! Ему я верю.
— По-вашему получается, что все вокруг хорошие, все честные, и на кражу никто не способен. Но картины-то пропали.
— Но мой сын не был дома — мы виделись с ним днем в городе.
— Хорошо. Мы обязательно это учтем. А кто еще живет в вашем доме?
— Олеся. Но она была вместе со мной в ресторане. Я ушел оттуда раньше, так как спешил на встречу с сыном. — Меньше всего Астахову хотелось посвящать следователя в их с Олесей семейные дрязги.
— Олеся — ваша жена?
— Мы живем в гражданском браке. Дело в том, что я еще не оформил развод со своей бывшей женой.
— А где сейчас ваша бывшая жена?
— Она живет в гостинице. Вы что, и ее подозреваете? — вскричал Астахов, увидев, что следователь делает пометки в своем блокноте.
— А вы? — Солодовникова трудно было сбить с его позиций.
— Я — нет! — И Астахов выразительно посмотрел на Антона.
Впрочем, и этот взгляд не укрылся от следователя:
— Поймите, Николай Андреевич, мы должны отработать все версии. Расскажите подробней о последних визитерах — о Софье Орловой и Миро Милехине.
* * *
Миро вышел со двора Баро и побрел по городу, не видя перед собой ничего, натыкаясь на прохожих и путая тротуары с мостовой.
Он потерял не просто коня. Он потерял очень близкое существо. Может быть даже — самое близкое. Мать Миро умерла, когда он был еще тринадцатилетним подростком. Отца — вожака табора Бейбута — бандиты убили больше года назад. Ни семьи, ни близких у Миро не было. Был только Торнадо.
Нет, конечно его любили все цыгане. Любили и уважали — иначе не стал бы Миро новым вожаком табора. А ведь ему не так давно перевалило за двадцать, и в чем-то он еще был ребенком. Ребенком, который остался один на всем белом свете. Хотя разве взрослому или даже старому человеку легко оставаться одному, без близких? Конечно, нет.
У Миро были друзья, был целый табор, но не было ни одного по-настоящему родного человека. Разве только Торнадо. И вот теперь не осталось уже и его.
Теперь никогда уже ни скакать на нем, летя по полю и сливаясь с конем в одно, единое тело, как будто бы это ты сам перебираешь всеми четырьмя копытами — и ветер, ветер в лицо…
А теперь — одиночество. Может быть, навсегда, на всю жизнь. Невеста, которую он любил, так и не стала его женой. Он один в этом городе, в этом мире, в этой Вселенной — один! А его Торнадо теперь уже совсем в другом мире. В том загадочном мире, куда попадают после смерти цыганские лошади.
* * *
Кармелита тихо стояла в углу конюшни, пока ветеринар обрабатывал помещение, а Халадо с Грушей помогали все убрать.
Зашел Баро. Сашка тут же доложился хозяину:
— Торнадо унесли. Ветеринар сказал, что уже вечером в эту конюшню можно заводить остальных лошадей.
— Вот вечером и загонишь. А пока иди! — Но, увидев, что конюх готов обидеться, добавил: — Спасибо тебе, Сашка. Мне просто с Кармелитой поговорить надо.
Сашка вышел, а Баро подошел к дочери.
— Это из-за меня Торнадо умер, — сказала тихо Кармелита.
— Не говори так, дочка.
— Я должна была его выходить. Но, вместо того, чтобы поправиться, он умер.
