— Кем займемся сначала: Милехиным или Голадниковым? — спрашивала в машине уже вполне освоившаяся в деле Полякова.
— Ну вообще-то, реально я не подозреваю ни того, ни другого. Милехин — парень честный, открытый, на воровство вроде бы неспособный, хоть и цыган. Голадников, хотя за ним и многое тянется, сейчас, после года СИЗО, тоже, по-моему, воровать не станет.
— Но тогда давайте займемся другими версиями. Бывшей женой Астахова Тамарой Александровной, например. У нее были и возможности, и мотив.
— Обязательно займемся. Но позже. А пока мы едем в табор — слишком уж много линий там сходится.
Тем временем в своей палатке нервничала Люцита — Богдан ушел, и его что-то давно уже не было. Но наконец он появился.
— Где ты был? Почему так долго? Я изволновалась! — бросилась к любимому молодая жена.
— Руку с Лехой везде искал, — отвечал Рыч, снимая пояс со своим цыганским ножом. — В катакомбах искал, на кладбище, по малинам — нигде нет.
— Знаешь, Богдан, тебе это, наверное, покажется странным, но я чувствую их. Я не могу этого объяснить, но я чувствую их где-то совсем близко.
— Ну ты уже совсем как Рубина, — рассмеялся Рыч, — чувствуешь, предсказываешь, скоро колдовать начнешь. Это у тебя от страха, Люцита. Вон как ты вся дрожишь…
И он обнял любимую жену.
— Но я чувствую, чувствую опасность, — все твердила цыганка как заведенная.
— Не бойся, я с тобой.
— Добрый день! — раздался голос следователя.
Следом за ним в палатку вошли и другие милиционеры.
— Здравствуйте, Голадников! Здравствуйте, Люцита Мирчуевна! Всегда приятно иметь дело со старыми знакомыми. У нас ордер на обыск. Вот, удостоверьтесь. — И он протянул Рычу бумагу, потом повернулся к Поляковой: — Пригласите, пожалуйста, понятых.
Молодая стажерка привела двоих таборных цыган, которые, стесняясь, вошли вслед за ней в Люцитину палатку.
Однако самый тщательный обыск не дал никаких результатов.
— А вы знаете, я рад, — обратился к Рычу Солодовников. — А то представляете себе: выпускаем человека под залог, а он спустя несколько часов совершает кражу? Нехорошо бы получилось.
— Ефрем Сергеевич, вы разрешите мне задать несколько вопросов? — стажерка уже приготовила ручку и блокнот.
— Да, пожалуйста. Наш стажер из Москвы Ирина Полякова, прошу любить и жаловать, — церемонно представил ее следователь чете Голадниковых.
— Скажите, — первый вопрос Ирина адресовала Рычу, — где вы находились после вашего освобождения?
Тот собрался уже было ответить и даже раскрыл рот, когда его перебила Люцита:
— Где ж ему быть после такой долгой разлуки, как не с женой?! — Она говорила с вызовом, готовая дать отпор не только этой юной девочке-милиционеру, но и всему миру, если бы только он ополчился на нее и на ее любимого.
— Значит, вы утверждаете, что господин Голадников все время после освобождения не покидал табора?
— Конечно!
Про себя следователь мысленно сделал два наблюдения насчет стажерки. Первое: молодец, не растерялась под напором этой цыганки. Второе: только выпустили человека из тюрьмы, и она уже называет его не «гражданин», а «господин» — идеалистка.
Милиция вежливо распрощалась и вышла, оставив Рыча с Люцитой одних.
— Зачем ты их обманула? — спросил он.
— А ты что же, — отвечала она, — хотел, чтобы я так прямо им и сказала, что ты пропадал неизвестно где и что никто тебя не видел? Вот тогда бы они тебя точно арестовали!
— За что?
— Да ни за что — просто чтобы разобраться. А я не хочу тебя от себя отпускать!
— Люцита, милая, но меня же выпустили только под залог — меня все равно посадят!
— Но не сейчас! Не сегодня! Сегодня ты мой!!! — И Люцита стала покрывать его поцелуями.
* * *
Кармелита хлопотала на конюшне, когда туда заглянула Соня.
— Я слышала, что сегодня умерла лошадь Миро. Это правда? — спросила она, поздоровавшись.
— Да, умер Торнадо.
— А где сам Миро?
— Ушел… Я думаю, он просто не хочет, чтобы кто-то видел, как он переживает.
— Тебе тоже, наверное, нелегко, — сочувственно вздохнула Соня. — Я, пожалуй, не вовремя…
— А что ты хотела?
— Я хотела тебя спросить… — И Соня смутилась под внимательным взглядом Кармелиты. — Ну в общем, помнишь, я просила тебя узнать, как Миро ко мне относится?
— Помню. Но ты прости — я не успела с ним поговорить.
— Вот и хорошо. И не надо!
— Почему?
Соня глубоко вздохнула своей девичьей грудью.
— Понимаешь, с каждым днем он мне нравится все больше и больше. Вот я и решила сказать ему все сама.
— А ты — смелая.
— Да я сама себя не узнаю. У меня будто крылья за спиной выросли! Когда Миро рядом, мне так хочется его обнять… — И Соня, как ребенок, закружилась по конюшне. — Мне кажется, что у меня никогда и никого роднее не было. Разве так бывает? Ведь я его и знаю-то, наверное, не очень хорошо… А уже жить без него не могу!
— А что ж ты — раньше никогда не влюблялась?
— Конечно, влюблялась. Но как-то это все не так было! — Тут она осеклась, встретившись взглядом с печальными глазами Кармелиты. — Прости, я тут со своими признаниями…
— Нет-нет, что ты, зачем тебе извиняться. Знаешь, мне многие стали сейчас говорить, что надо жить дальше. — Кармелита даже попыталась улыбнуться, но как-то не получилось.
* * *
Земфира не могла найти себе места. Сколько лет она мечтала создать семью со своим любимым Рамиром. А сколько лет не могла об этом и мечтать! И вот теперь, прожив с ним чуть больше года, она его обманула. Обманула так по-дурацки, как ребенок, как маленькая девочка. Вот только суть обмана была совсем не детской. Она не могла принимать его заботу и ласки, не могла даже смотреть ему в глаза.
И Земфира собрала вещи. Тихо спустилась по лестнице с узелком в руках. Но уже почти в дверях столкнулась с Баро.
— Ты куда собралась? — Он даже растерялся.
— Я пойду в табор, — ответила она чуть слышно.
— Нет-нет, тебе нужно отдыхать. Ты еще слишком слаба!
— Ты не понял меня, Рамир. — Земфира собралась с силами. — Я ухожу от тебя.
— Что? Почему?! — Баро совсем опешил.
— Мне надо во многом разобраться.
— Сядь. — Он усадил ее почти насильно. — Объясни мне, в чем тебе нужно разобраться? Что случилось, что происходит?
— Я не могу тебе рассказать. Не проси.
