— Я понимаю. А если б ничего не произошло, то тебя бы просто давно уже здесь не было — ты был бы либо у Антона, либо у Кармелиты…
Раздавшийся телефонный звонок спас Астахова от необходимости отвечать.
— Алло… — взял он трубку. — Да, я… Что?!. Хорошо, я сейчас приеду.
Астахов нажал отбой и повернулся к Олесе:
— Это из милиции звонили — одна картина нашлась. Просили срочно приехать. Олесь, а поехали со мной?
— Ну вот ты меня хоть куда-то с собой и пригласил, — горько усмехнулась она. — Нет, Коленька, я буду ждать тебя здесь.
* * *
Чем отличается влюбленная девушка от невлюбленной? Да всем отличается, абсолютно всем. Все ее тревожное счастье, все неясные, но счастливые предчувствия и томления отражаются в глазах, как в зеркале.
Вот и Соня вся так и светилась своей горячей девичьей любовью к красивому молодому цыганскому парню. Все ее близкие подруги остались в родном городе, но девушке надо было поделиться с кем-то переполнявшими ее чувствами. И Соня выбрала Кармелиту, не зная, что творится у той в душе, не зная, как не просто той выслушивать ее признания в любви к Миро, той, которая и сама думала о Миро днем и ночью.
Вот и на этот раз она снова прибежала к Кармелите поговорить, хоть и рассталась с ней час назад.
— Знаешь, — говорила ей Соня, — я прямо места себе не нахожу. Я не знаю, как мне быть с этим разговором? С чего начать? О чем говорить? То есть о чем говорить, я, конечно, знаю… — Сказав это, вся покраснела, как будто бы Миро стоял рядом и слушал ее. — Просто помоги мне, пожалуйста, а?
— Соня, ну ты же знаешь, что Миро — человек прямой.
Влюбленная кивнула, соглашаясь:
— Ну да.
— Тогда так прямо все ему и скажи. Все как есть.
— Прямо? Ну да, прямо. Конечно же, так и надо сказать — прямо!
— Ну удачи тебе, — стала прощаться Кармелита.
— А можно мне еще побыть с тобой? — попросила Соня с обезоруживающей детской простотой.
— Хорошо. Только давай поедем на лошадях кататься.
— На лошадях? Вот здорово! — Переполнявшими ее чувствами Соня готова была делиться со всем мирозданием.
И они, не зная, что с их дорогим Миро уже приключилась беда, поехали к озеру, в лес, по окрестностям Управска. Возвращались вдоль берега Волги. Кармелита учила Соню верховой езде, а та радовалась, смеялась, кричала, приветствуя проплывавшую по Волге баржу и выплескивая свою любовь на всех окружавших ее людей, предметы и пространство.
— Спасибо тебе, Кармелита! — говорила Соня, прощаясь. — Ты очень мне помогла!
— Чем же?
— Столько времени со мной провела, обо всем поговорила. Это для меня очень важно! А Миро я обязательно все скажу. Все как есть…
* * *
Палыч с Рубиной ехали в табор. По дороге Палыч пытался было учить свою невесту вождению, но ей было не до того.
— Понимаешь, Паша, табор испокон веков был под охраной шувани. А теперь шувани у нас нет.
— Как это нет? А Земфира? Ты же сама сделала ее шувани.
— Земфира потеряла свой дар. И теперь табор остался как бы без защиты.
— Большое у тебе сердце, Рубина. И доброе. Ты ведь всю жизнь пеклась обо всем таборе. А сейчас ты со мной, как в клетке. Тесно тебе, да?
— Да что ты, Паш?! Я с тобой, как в раю… — и прижалась щекой к плечу своего водителя.
Приехали — и тут только узнали и о Ваське, и о Миро.
Испуг у Васьки давно уже прошел, но речь так и не вернулась — малец гонял по всему табору, пытаясь объясняться жестами со взрослыми и с детьми. Увидев своего старого друга Палыча с Рубиной, он обрадовался и потащил их за собой к Рычу с Люцитой в палатку. Зайдя внутрь, мальчишка тут же протянул Рычу нож.
— Ты что, Вась, хочешь мне его отдать? — спросил хозяин.
Но Васька отрицательно мотнул головой и стал показывать рукой, как он этот нож будет метать.
— А, хочешь показать Палычу с Рубиной, как мы с тобой ножи метать научились?
Васька обрадованно кивнул в знак согласия — целых два часа перед этим они с Рычем тренировались метать ножи.
— Хорошо, хорошо, Вась, сейчас пойдем, покажем. Дай только с дорогими гостями хоть парой слов перекинуться, — говорил Рыч, а Люцита уже ставила на стол чай.
Заговорили об аресте Миро, о подброшенной картине.
— Это Рука с Лехой ему ее подкинули — их рук дело, — говорил Рыч. — Помнишь их, Палыч?
— Как не помнить… А почему вы решили, что это именно они? Что ж они, в Управск вернулись да еще и в табор, получается, приходили?
— Приходили. Люцита их видела.
Васька замычал, стал размахивать руками. «Я! Я еще их видел!» — хотел кричать он, и не мог. Но никто не обратил внимания на прыжки мальчика.
— Ты видела их в таборе? — переспросил Палыч Люциту. — Так надо же срочно сообщить в милицию — и тогда Миро наверняка отпустят!
— Понимаете, я их видела не наяву.
— То есть как это?
— Ну это было как бы видение. Словно во сне, но только я не спала.
— И давно у тебя появились такие видения? — спросила Рубина, посмотрев вдруг на Люциту очень серьезно и внимательно.
— Да нет, недавно. Просто я вдруг многое стала видеть, чувствовать. Я не знаю, как это объяснить, Рубина, у меня никогда раньше такого не было. Сама не понимаю, что со мной происходит.
— А вот я, кажется, понимаю. — И Рубина повернулась к Ваське: — Вася, иди-ка сюда.
Маленький цыган подошел поближе.
— Возьмитесь за руки, — сказала старушка мальчику и Люците, они подчинились — в таборе за много лет привыкли слушаться старую цыганку. — Закройте глаза. Люцита, представь, что Вася говорит.
— Я не понимаю, Рубина, чего ты хочешь?
— Не говори ничего — делай, что я велю.
Люцита послушалась, а старуха зашептала что-то себе под нос. Потом опять обратилась к молодой хозяйке:
— Представь, что ты видишь свет, Люцита… Теперь представь, что Вася говорит… Делай, как я сказала! — И она стала водить руками над молодой женщиной и девятилетним ребенком. — Люцита, ты должна захотеть, чтобы он говорил.
— Да я и так этого хочу, — отвечала та, не открывая глаз. — Все в таборе этого хотят.
— Нет, ты должна очень сильно захотеть! Понимаешь — очень-очень сильно. Должна вся просто превратиться в желание… Сосредоточься на одной только этой мысли… А теперь прикажи ему говорить…
— Как это?
— Делай то, что я говорю, — шептала Рубина.
И Люцита снова подчинилась:
— Говори, Васенька, хватит молчать, — стала уговаривать она цыганенка.
