— Я хотела бы сравнить срез на полотне со срезами в рамах, — четко ответила Соня, и добавила: — Если вы сами до сих пор этого не сделали!
Только тут Ефрем Сергеевич осознал свой следовательский прокол. «Ну и девочка!» — подумал он, глядя на Соню. А вслух сказал:
— Ну хорошо. Раз вы так настаиваете, то почему бы и нет.
Чертыхаясь про себя, Солодовников принес тубус и вынул старинный холст.
— Скажите, это та самая картина, которую вы изъяли у гражданина Милехина? — спросила Соня, взяв ее в руки.
— Естественно, — с трудом сдерживаясь, отвечал следователь. — Другой у нас нет.
Тогда молоденький адвокат просто приложила развернутую картину к раме. Потом к другой, к третьей — и так ко всем семи Астаховским рамам, из которых были вырезаны полотна. Ни в одну из них картина просто не помещалась. Солодовников засопел.
— Скажите, Ефрем Сергеевич, — спрашивала тем временем Соня, — как вы объясните тот факт, что картина намного больше, чем любая рама, из которой ее могли вырезать?
Следователь молчал.
— А как это объясните вы? — задал тогда очень простой вопрос Соне Астахов.
— Я предпочитаю опираться только на факты, — отвечала адвокат. — Судя по всему, эта картина, изъятая в таборе, не является подлинной картиной Дюрера. Очевидно, это копия. Неплохая, но копия.
— Ну давайте заключение о подлинности картин доверим нашим экспертам! — старался сохранить лицо Солодовников.
— Именно об экспертизе я и хотела вас попросить, — гнула свою линию Соня. — Видимо, кража картин готовилась очень тщательно. Специально была изготовлена копия одного из полотен, да такая, что и вы, Николай Андреевич, не отличили. И изготовлена она была только затем, дабы выставить Миро Милехина вором. Вероятно, для того, чтобы навести правоохранительные органы на ложный след…
— Ну в таком случае это им удалось, — вставил Астахов.
— …Но, возможно, и потому, что Миро кому-то в чем-то сильно мешал, — закончила свою мысль адвокат.
— Да, но где же в таком случае мои картины? — повернулся Николай Андреевич к Ефрему Сергеевичу.
— Следствие еще не закончено… — отвечал Солодовников не очень уверенно.
— Следствие изначально шло по ложному пути! — констатировала Соня. — Во всяком случае, моей задачей было доказать невиновность моего подзащитного.
Глава 14
Сидевшая за каким-то шитьем Земфира подняла голову — в дверях ее палатки стоял хмурый Баро.
— Узнаешь? — протянул он ей ожерелье.
— Да… — еле слышно отвечала испуганная женщина.
— Я подарил его тебе, когда ты сказала, что ждешь ребенка. Ты не догадываешься, где я мог его взять?
Но Земфира только виновато опустила глаза.
— Вижу, догадываешься! — Так и не получив никакого ответа, Зарецкий продолжил: — Не молчи, я жду!
— А что говорить? — сказала Земфира уже не с испугом, а с какой-то грустью. — Если ты и так все знаешь… — Она думала, что Баро разыскал Тамару и вместе с ее ожерельем выкупил ее тайну.
— Все, да не все! Это мой подарок тебе. А ты его отдала кому-то. И я хочу знать — кому именно, Земфира! Что, подарила кому-то, кто сильно нуждался в деньгах?
— Кто нуждался? — Она не поняла его язвительной иронии.
— Тот, кто продал ожерелье скупщику. Я хочу знать, Земфира, кто он!
— О ком ты говоришь? — Она никак не могла взять в толк, к чему ведет Рамир.
— Я говорю о том, кому ты отдала и это ожерелье, и свою душу! Скажи мне правду — кто этот мужчина, из-за которого ты ушла от меня?
Земфира не верила своим ушам:
— Ты… Ты считаешь, что я тебе изменяю? — Она с трудом выговорила это слово.
— А разве не так?
— Так вот как ты все понял…
— А как же еще мне понимать твой уход?!
— Не так, Рамир!
— Тогда, может быть, ты мне все наконец объяснишь?
Но Земфира только посмотрела на Баро с нежной грустью и заговорила о другом:
— Ты подарил мне ожерелье, когда я сказала, что жду ребенка. А если б я этого не сказала, ты бы мне его не подарил?
— Я не понимаю…
— Значит, я нужна тебе только для того, чтобы родить наследника?
— Да при чем здесь это?
— А если у меня вообще не будет детей? — Голос ее дрожал, она вот-вот готова была заплакать. — Тогда я тебе буду не нужна?
— Земфира, не пытайся меня разжалобить! Ты не ответила на мой главный вопрос. Ты ушла от меня, потому что у тебя появился другой мужчина? Кто он?
— У меня никого нет, Рамир! И я никогда никого не любила так, как тебя! Даже Мирчу… — вспомнила она своего покойного мужа, за которого вышла, когда в молодости Рамир предпочел ей Раду.
— Земфира, не ври мне. Ты ушла от меня и отдала ожерелье, которое я тебе подарил, другому мужчине. И после этого ты говоришь, что меня любишь?
— Да! — Слезы уже лились по щекам Земфиры.
— Он что, обобрал тебя, бросил и ушел к другой?
— Я не знаю, о ком ты говоришь! — с трудом произнесла она сквозь рыдания.
— Я хочу знать, кому и зачем ты отдала это ожерелье? — И Баро еще раз потряс в воздухе своей родовой реликвией.
— Но я не могу, не могу тебе этого сказать!.. Ты не поверишь, а если и поверишь, то не простишь!
— Значит, ты ничего мне не скажешь?! Ну и не надо — теперь мне это уже неинтересно!
Баро вышел. А Земфире стало нестерпимо обидно — в последних его словах она почувствовала уже даже не гнев, а презрение.
* * *
Соня буквально ворвалась на конюшню к Кармелите.
— Поздравь меня! Я доказала, что Миро невиновен!
— Как?! Погоди, ты ведь только три часа назад взялась за это дело?
— Да. И у меня тут же все получилось! Представляешь — первое такое серьезное дело в моей жизни, и я сразу добилась успеха!
— Какого успеха? Ведь Миро еще в тюрьме?
— Он вот-вот оттуда выйдет — они больше не имеют права его задерживать!
— Я рада за тебя, Соня…
— А я как рада! И за Миро рада, и за себя, и за тебя!
— Я-то тут при чем?
— Ну как же — если б не ты, я бы не взялась за это дело!
— Не преувеличивай — ты бы обязательно взялась. Ведь это дело Миро.
— Наверное… Ну а теперь нам остается только ждать — его должны скоро выпустить!
Радость предстоящего освобождения Миро из тюрьмы переплеталась в душе у Кармелиты с тайной ревностью к Соне, хотя… Она не хотела признаваться в этом даже самой себе.
