Миро рассказал ему, как адвокат Орлова добилась его освобождения.
— Ну я вижу, Соня, что ты не только красавица, но и умница! — улыбался Баро.
— Такая умница, — подхватил Миро, — …что я решил пригласить ее для обсуждения с тобой одного моего проекта. Не возражаешь?
— Ну конечно же, нет. Тем более что об этом проекте я уже слышал. Правда, не от тебя, а от Астахова.
— Извини меня, так вышло…
— Я хочу, чтобы ты знал, сынок, — ко мне ты можешь обращаться в любом случае!
— Спасибо. Ну… Вот я и обращаюсь.
— Вместе с Соней? Теперь без адвоката никуда? — пошутил Баро.
— Миро думает, что я могу быть полезной в юридических вопросах… — окончательно смутилась Соня.
Но Баро рассмеялся очень добродушно:
— Ну что ж, давайте поговорим!
* * *
Тамара накрыла на стол прямо в гостиничном номере и даже достала откуда-то бутылку шампанского. Стали закусывать.
— Тамар, — спросил ее Игорь, — вот, допустим, все у нас уже вышло благополучно, и мы получили астаховское наследство. Антон — свою часть, мы — свою. Что дальше?
— А дальше я хочу уехать отсюда к чертовой бабушке! С тобой и с Антоном.
— А если Антон скажет: «К тебе, мамочка, я присоединяюсь. А вот к тебе, папочка, нет!» Кого из нас ты выберешь?
— Ну зачем же ставить меня перед таким выбором, Игорь?!
— И все-таки?..
— Знаешь что? Давай решать проблемы по мере их поступления! Сейчас главное — Кармелита! Где канистры с бензином?
— В багажнике твоей машины.
— Вот и хорошо. Давай выпьем за то, чтобы все прошло без сучка, без задоринки!
— Прекрасный тост!
Чокнулись, выпили. А потом решили скрепить будущее злодейство любовью.
* * *
Вечерело. Где-то у обочины дороги, километрах в шестидесяти от Управска, стоял Рука. Неподалеку, в кустах, сидел Леха с двумя черными пластмассовыми тубусами. Рука то и дело посматривал на часы и заметно нервничал. Мимо проезжали редкие автомобили. Наконец один из них притормозил и остановился. Открылась дверца, но из машины никто не вышел. Рука тихонько свистнул. Подбежал Леха с тубусами и сунул их в машину. В ответ Рука получил из машины пачку денег и стал их пересчитывать.
— Не боись — у нас все точно! — сказали из машины, дверца захлопнулась, и картины Дюрера уехали восвояси.
А Рука все пытался пересчитать стодолларовые бумажки в наступившей темноте.
* * *
К кому было идти Земфире? Только к дочери. И она прибежала к Люците. Та, по счастью, была в палатке одна. Рыч весь день пропадал с Васькой на репетициях, охранял мальца.
Земфира была в слезах.
— Мамочка, что случилось? — бросилась к ней дочка.
— Я потеряла его… — отвечала Земфира сквозь рыдания. — Он никогда меня не простит!
Люците не надо было долго объяснять, что случилось, — она теперь и сама видела гораздо больше других.
— Мама… Я все время чего боюсь… А вдруг Баро подумает, что ты ему изменила?
Удивленная Земфира посмотрела ей в глаза:
— Именно так он и подумал…
— О Господи!..
— Это Божье наказание мне, Люцита. Я все потеряла — дар шувани, уважение, любовь. Это расплата за мои грехи! Если бы я не обманула Баро, всего этого бы не случилось… Рамир не простит мне лжи! Но он так мечтал о сыне…
— Мама, ты должна сказать ему правду.
— Нет, никогда!
— Но почему?
— Я не смогу… — плакала в отчаянии Земфира. — Нет! Лучше уж умереть!
— Что ты такое говоришь?! — испугалась последних ее слов Люцита.
— Не бойся, не наложу я на себя руки, — перестала плакать Земфира и продолжила с горечью: — Тебя оставить боюсь. И его слишком люблю.
— И он тебя любит — я знаю, я же слышала, как он говорил о тебе! Он тоже страдает. Мам, ты знаешь, что он выкупил твое ожерелье?
— Знаю…
— Ну так расскажи ему все — он поймет, он должен понять!
— Да не могу я рассказать ему, что обманула, что притворилась беременной, что разыграла выкидыш! Как он сможет доверять мне после этого? И как я смогу смотреть ему в глаза? Я недостойна быть его женой… — И вновь из глаз Земфиры полились слезы.
Люцита, услышав подтверждение всего того, что она и так уже видела как шувани, стала гладить мать по голове и приговаривать:
— Мамочка-мамочка, что же ты наделала! Не плачь, родненькая. Ну не плачь! Послушай меня, мам… Ну посмотри на меня! — Люците даже пришлось потрясти ее за плечи.
Земфира, подчиняясь дочери, подняла глаза и утерла слезы.
— Ты должна обо всем ему рассказать, — говорила ей Люцита, глядя прямо в глаза и медленно, четко произнося каждое слово.
— Да, я должна, — согласно кивала Земфира, как под гипнозом. — Конечно, я должна все ему рассказать… Но я не могу — боюсь!
— Лучше один раз пройти через страх, мама, чем всю жизнь жить во лжи! По крайней мере, Баро не будет думать, что ты ему изменила. Ты должна, обязана сказать ему правду, понимаешь? Ведь измена — это самое страшное, это намного хуже, чем история с твоей беременностью.
— Но он не простит меня…
— Зато совесть твоя будет, наконец, чиста. И потом, ты ведь любишь его?
— Люблю…
— Тогда ты должна сделать это не только для себя, но и для него, для его спокойствия.
Земфира перестала рыдать и глубоко-глубоко задумалась. Люцита старалась ей не мешать. Так прошло несколько минут. Наконец мать встала и молча пошла к выходу.
— Мама, ты расскажешь ему правду? — тихо спросила дочь.
— Теперь я знаю, что должна это сделать, — отвечала, обернувшись, Земфира. — Но не уверена, что смогу… Мне надо подумать.
Глава 15
Не без Сониной помощи молодой вожак изложил Баро подробности своего замысла постройки цыганского дома.
— Послушай, Миро, — заговорил наконец Зарецкий, выслушав их очень внимательно, — строить себе дом — это значит точно осесть в городе. На всю жизнь. Бесповоротно. Табор действительно хочет этого?
— Ну ты же знаешь, Баро, — бесповоротных решений люди всегда боятся…
— Знаю. Но поверь мне, как построишь дом, у тебя тут же пропадет всякое желание кочевать.
— Баро, я, конечно, не могу влезть в душу каждому — привычки бывают сильнее здравого смысла. Но строить дом — это решение всего табора.
— Это хорошо. Грустно, конечно, что кончается еще одна наша традиция, но я ведь сам был первым, кто осел в городе уже больше десяти лет назад, — вздохнул Зарецкий.
