— И еще, Баро, тут у Сони есть кое-какие соображения.
— Ну что ж, любопытно послушать.
— Да нет, господин Зарецкий, ничего особенного. Просто я думаю, что в этом доме, который мы построим, первые этажи надо сдать в аренду под офисы, под магазины — так все делают. Это поможет нам быстрее окупить строительство.
— То есть… Ребята, я правильно вас понял? Вы собираетесь строить многоквартирный дом?
— Ну да! — ответили Миро и Соня почти хором.
— Да, но… — И Баро задумался. — Цыгане ведь привыкли быть ближе к земле. Смогут ли они жить на верхотуре? Я вот что подумал, ребята, а не лучше ли было бы построить цыганский поселок с частными домами?
Миро восхищенно смотрел на старшего в роде. А Соня тут же подхватила его мысль:
— Правильно! Правда, это потребует больших площадей. Ну и больше затрат, конечно. Хотя, с другой стороны, если строить за городом, то там земля должна быть дешевле. Конечно, нужно будет еще вести коммуникации: газ, там, электричество… Но это все проблемы решаемые. Мне кажется, главное — начать!
— Да, это все, конечно, правильно, — отозвался Баро. — Но еще важен и административный ресурс.
— А что такое административный ресурс? — спросил неискушенный цыганский парень из кочующего табора.
— Ну это связь с теми, от кого зависят решения — с чиновниками всякими, — объяснила Соня. — А они ведь за просто так не работают…
— Ну да, ну да… — внимательно слушал девушку Миро.
А Зарецкий смотрел на него, улыбаясь, и думал про себя о многом… Неужели этот совсем еще вроде бы недавно маленький мальчик — сынишка его друга Бейбута — действительно стал взрослым, возглавил табор, теперь вот затевает большое дело, нашел себе адвоката… И, может быть, не только адвоката.
Потом сказал вслух:
— Мы с Астаховым хотели было взяться за все вопросы, связанные со строительством, но тут произошла эта история с картинами…
— Астахов отказался? — понимающе спросил Миро.
— И да, и нет. По крайней мере, пока не станет ясно, что ты не имеешь к похищению никакого отношения, денег он не даст.
— Ну тогда все в порядке — только что в милиции он пожал мне руку, поздравил с освобождением и извинился за свои подозрения.
Тут у Сони зазвонил мобильный. Она извинилась и взяла трубку. Баро и Миро вежливо замолчали.
— Алло! Мама, ты?.. Да… Хорошо… Да, я сейчас приеду! — говорила Соня в телефон, потом нажала отбой и подняла взгляд на собеседников: — Простите меня, пожалуйста, но я должна уйти.
— Может быть, договорим — и потом пойдешь? — предложил Миро.
— Извините, просто мама в Управск только что приехала — она на вокзале! — Соне и самой было явно неудобно, но она спешила.
— Ну хорошо, — сказал Баро. — Поговорим в другой раз — у нас еще будет время.
Девушка быстро попрощалась и убежала. Миро смотрел ей вслед ласковым взглядом, который не укрылся и от Зарецкого.
— Вижу, какая у тебя защитница! — сказал он. — Умница, красавица, вы теперь везде вместе!
— Знаешь, она и в самом деле очень сильно мне помогла. Мне даже начинает казаться, что я ее вечный должник!
— А ты в нее, часом, не влюблен? — спросил вдруг Баро, глядя на молодого цыгана с легким прищуром.
— О чем ты говоришь?! — вспыхнул тот. — Соня — хорошая девушка, но она не моя.
— Да я так, к слову. А чего ты всполошился-то?
— Просто не хочу, чтобы она вдруг оказалась в неловком положении. Соня — сестра покойного Максима, а он был моим другом, и это нормально, что у нас с ней хорошие отношения. А кроме того, с ней очень легко, ей нравятся наши обычаи. Но это совсем не то, что ты подумал. Никакая это не любовь.
— Ты еще молод, Миро, а любовь — она разная бывает.
Неспроста затеял Зарецкий этот разговор. Очень уж важно ему было знать, что творится на душе у парня.
— Тебе виднее, Баро. А я в своей жизни любил только однажды. Твою дочь.
— Я помню, Миро. Помню, как ты ее увидел, когда табор пришел в Управск, — глаз не мог оторвать.
— И я помню. Это как огонь. Внутри все горит и дышать нечем…
— Знаю. Так бывает, когда женщина становится необходимой для мужчины. Необходимой, как воздух, как свет, как жизнь!..
И вдруг оба замолчали. Оказалось — все, что можно было сказать вслух, они друг другу уже сказали.
* * *
В свете фонарика, который держал Леха, Рука все пересчитывал доллары — никак не мог сосчитать.
— Ну? Все верно? — ежесекундно переспрашивал Леха, и от этого Рука уже два раза сбивался со счета.
— Да погоди ты! Сейчас… — И бандит опять зашептал: — Раз, два, три, четыре…
— Ну наконец-то! Теперь точно сможем уехать отсюда на фиг и с полгода где-то ни черта не делать!..
— Сможем, но только если экономить! — наставительно сказал Рука, закончив пересчет.
— Экономить? Что-то не хочется. Слушай, а ту картину с тремя бабами когда продадим?
— Позже. Пусть время пройдет — стремно сейчас.
* * *
Рубина заглянула в старый театр. На сцене Степка репетировал со всеми пятью детьми Розауры мал мала меньше. А в зале сидел Рыч и дожидался конца репетиции — свои обязанности телохранителя Васьки с его братишками и сестренками он выполнял честно. Рубина тихо подсела к нему, чтобы не мешать маленьким артистам. Разговорились шепотом.
— Не могу я, Рубина, нахлебником в таборе жить. Там же деньги все общие, а я ничего не зарабатываю!
— А в артисты податься не хочешь? У нас ведь все поют, танцуют…
— Ну что ты! Сама посуди — какой из меня артист? Куда там! Вот, посмотри, как эти мальцы репетируют — закачаешься! Аж самому в пляс захотелось! Но этого ведь, чтобы быть артистом, мало.
— Ну а вот, скажем, в автосервисе у Палыча — там тоже работы много.
— А он меня возьмет?
— Давай я с ним поговорю.
— Спасибо, Рубина. Вот свои долги перед Васькой отработаю, и с удовольствием на автосервис приду — авось на что и сгожусь.
— Ну в добрый час, Богдан, в добрый час!
* * *
Послушав, что думает Миро о любви, и проводив его, Баро зашел на конюшню к дочери. На душе, не переставая, скребли кошки.
— Что с тобой, пап? — сразу заметила неладное Кармелита. — Ты прямо сам на себя не похож.
— Значит, постарел.
— Ну уж прямо-таки! Да у тебя ж ни одного седого волоса, кроме бороды, нет!
— Тогда, значит, поглупел.
— Да что случилось-то? Можешь рассказать?
