Приняв очередную стопку, Сашка опустил голову на руки и зарыдал. Маргоша погладила его по голове:
— Ну хватит тебе, Сашка, родненький… Ну хватит, ну… ну перестань, ну?! — А дальше женщина сказал, что-то для нее вообще невероятное: — Ну выпей еще, что ли…
Сашка поднял заплаканное лицо.
— Да пойми же ты, Маргошенька! Жить мне не хочется и не можется. Я виноват в том, что случилось… Я!
— Ну почему? Ты же не мог знать о пожаре.
— Если бы я остался на конюшне, ничего такого не было…
— Ага! Сгорел бы тоже! Вместе с Кармелитой.
— Ну и пусть! Так бы лучше было. Зато сейчас не мучился б! Эх, где ж тебе все понять! Я ведь Кармелитушку нашу в три годика уже на лошадь посадил. Сам! Этими вот руками!
— В три годика? — ахнула Марго. — Она-то сама не испугалась?
— Она никогда ничего не боялась. И посадил я ее на такую клячу, которая несла ее тихо, плавно… кляча-то была смирная… Мы ее потом чуть подкрасили да на развод продали…
Марго налила ему еще стопку водки. Сашка выпил залпом не закусывая.
— Кармелитка… помню… еще говорила: «Надо же, как на карусели!» Вот такая была смышленая, умненькая… в три годика! А уж как выросла… И умница, и красавица… А я пошел на это дурацкое представление! И все загубил… Конюшня сгорела… вместе с Кармелиткой… — и снова заплакал.
— Сашка… ну успокойся, ну милый, перестань, не убивайся так. Горе — да, конечно, страшное горюшко. Но ты ни в чем не виноват, не надо плакать.
— Я — конюх. И я за все отвечаю, что на конюшне происходит. Вот ведь и огнетушитель столько раз собирался на более видное место перевесить. Да так и не сделал… Нет мне прощения. А как подумаю о Рамире, сердце вообще кровью обливается. За что ему столько бед на его голову?
— Да, ему сейчас тяжело.
— А мне, думаешь, легче? Рамир, он же мне, как брат! Кармелитушка, как племяшка… А она… в огне… ты понимаешь?
— Ладно. Выпей, помяни.
Сашка хлопнул большую рюмку. И вдруг замер, как будто прислушиваясь к себе.
— Все, Маргошенька. Все. Больше сегодня пить не буду. Как бы тяжело ни было. Мне ж еще лошадей перегнать на другую конюшню. Так что хватит. Пошел я, делом займусь.
— Иди, родненький. Иди.
А когда Сашка ушел, Маргоша задумчиво произнесла:
— Да-а-а. Он же от выпивки никогда в жизни еще не отказывался. А тут… Надо же так переживать. Бедный мой… И за что нам горе такое?..
* * *
Приоткрылась дверь гостиничного номера. Сначала показалась бутылка шампанского. А вслед за ней появился Игорь. Лицо его сияло улыбкой?
— Ба-бах! — Он дернул бутылкой и издал звук, имитирующий выстрел шампанского. — То-моч-ка! Это я.
— Ну что? — нетерпеливо спросила она.
— По-бе-да! — сказал Игорь торжествующим шепотом и начал напевать нечто маршеобразное.
— Ну?! Что там на улице? Говори, говори, поподробнее.
— Слушай! В городе только и говорят о пожаре на конюшне Зарецкого!
— Так?! Ну мерзавец этакий, не тяни?! Что говорят?! Только о пожаре, больше ни о чем?
— А еще говорят, что погибла там дочка Зарецкого… КАРМЕЛИТА!!!
Тамара расплылась в улыбке, бросилась на шею любимому:
— Игорь! Игорь!!
Поцеловавшись, они отпустили друг друга. Игорь выстрелил шампанским. На этот раз по-настоящему. Чокнулись, выпили.
— А вообще, странно, — сказал вдруг Игорь.
— Что? Что именно?
— Если вдуматься… мы убили человека… точнее, я… И как, вот вообще по классике мы проходили… Как там? «Преступление и наказание». Это должно было меня всего перевернуть. Так же? А у меня почему-то внутри ничего не шевелится…
— Не шевелится, потому, что ты не осознал еще, — заметила Тамара. — Ничего, еще догонит.
— А у тебя большой опыт?
— Нет, не большой. Тем более если бы ты застрелил или, например, перерезал ей горло…
— Да перестань! Какие страсти ты говоришь!
— Какие там страсти? Просто жизненная правда. Ты же глаз ее не видел во время убийства… В этом все дело. Ты всего лишь усыпил ее хлороформом и нежно уложил спать. А потом просто поджог конюшню…
— Ничего себе просто. Я же ее хлороформом усыплял, и она билась в моих руках. И я знал, что будет дальше. А потом, когда я все поджигал, она там лежала, совсем недалеко от огня.
— Это все не то, — покачала головой Тамара. — Вот если бы ты видел ее живые глаза, которые медленно-медленно угасают…
— Ладно уж. Что сделано, то сделано. Что об этом говорить. Нам тут не до киллерских эстетствований. Мы избавились от Кармелиты. Теперь на очереди Астахов.
Тамара метнула в его сторону недовольный взгляд. Игорю это не понравилось.
— Не понял! Что ты на меня так смотришь? Ты же мне обещала!
— Помню, помню… Игорь, но все же. Коля — мой муж… Мы с ним лет двадцать прожили.
— Том, нам сейчас не до этих нежностей! Давай задушевные воспоминания оставим на потом. Иначе все теряет смысл. Если мы не убьем Астахова, то зачем убивали Кармелиту?
— Знаю, знаю, но я не могу ничего сейчас решить. Не могу.
— Ну а когда? Когда ты сможешь решать? Он еще проживет сто лет!
— Игорь, я понимаю, понимаю. Раз уж мы встали на эту дорожку, нужно идти дальше. Другого выхода нет…
— Вот и чудно, что понимаешь. Скажи, у тебя есть какой-нибудь план? Ну насчет Астахова?
— Давай, я расскажу тебе обо всем в свое время. Ладно?
— Только не тяни.
— Нет, тут уж извини. Игорь, нам придется потянуть, хочешь ты того или нет.
— Почему?
— Игорь, вот сколько лет мы с тобой знакомы, а я не перестаю удивляться этой твоей черте. Что ж ты вперед дальше одного шага не смотришь. Если Астахов погибнет сразу вслед за Кармелитой, это вызовет подозрения, особенно после того, как огласят завещание.
Игорь задумался и вынужден был признать правоту подруги.
— Да, пожалуй, ты права. Это и вправду, стремно выглядит. Я как-то и не подумал.
— А надо было. Так что пока ждем. Пусть страсти все эти улягутся, а потом будем что-то решать с Астаховым.
— Ну ладно, ладно. Убедила. Подождем. Только я тебе все время буду напоминать.
— Ха! Кто бы сомневался? Но есть и еще одна беда. Кое-кто нас уже подозревает.
— Кто?
— Антон. В театре он подслушал наш с тобой разговор по телефону и устроил мне допрос.
— Черт бы его побрал! Никогда не думал, что собственный сын будет мне мешать.
