— А теперь представь, как разовьются его подозрения после того, как он узнает, что Кармелита погибла?
— Да-а-а. Надеюсь, он не повторит подвиг Павлика Морозова? Родителей не заложит? А?
— Не знаю… В последнее время я его совсем не понимаю. Так что нужно быть аккуратной.
— В каком смысле?
— Думаю, нужно пойти к нему, в котельную. Поговорить, успокоить… Он в последнее время любит душевные разговоры.
* * *
И так и сяк Кармелита прокрутила в голове слова Антона, но в итоге не поняла, в чем хитрость. Может быть, виной всему хлороформовый сон, после которого так болит голова.
— Антон, может, ты мне все же объяснишь, почему никто не должен знать, что я жива и что я здесь?
— Конюшню подожгли с одной целью. Чтобы убить тебя. А ты жива. Значит, те же люди могут попытаться еще раз. Пусть лучше какое-то время они будут уверены, что у них все получилось.
Кармелита задумалась. Но голова так раскалывалась, что сосредоточиться на какой-то одной мысли было совершенно невозможно. И вдруг проявились какие-то нечеткие воспоминания. Вот она убрала конюшню, вот стоит, любуется ею. А после этого — странная слабость, боль в голове и ощущение подступающего жара.
— Господи, — цыганка осознала до конца всю степень опасности. — Еще минута, и мы могли сгореть там вместе. Если и не мы, то, по крайней мере, я…
— Да, это так.
— Антон. Я подумала, но… Все-таки можно я позвоню отцу? Я только ему, правда. Ну пожалуйста. Я никому больше. Знаешь, как он сейчас переживает… — Кармелита умоляюще посмотрела на своего спасителя.
Антон все прикинул и тут же отрицательно покачал головой:
— Нет. И еще раз нет. Я все понимаю, но это слишком опасно для тебя. Слишком.
Кармелита вопросительно подняла глаза.
— Да пойми же ты… — продолжал Антон. — Ты ему звонишь… А дальше? Он же не сможет скрыть такую радость, об этом тут же все узнают. В том числе и те, кто хотел избавиться от тебя. Они наверняка захотят повторить свою попытку.
— Значит, ты подозреваешь кого-то в этом. Кого-то конкретно? Ну так пойдем в милицию, пойдем! Пусть их задержат, допросят, разберутся, виноваты они или нет.
— Правильно говоришь, но тут такие обстоятельства, что не хотелось бы впутывать милицию. Я должен сам во всем разобраться. Понимаешь?
— Но почему? Если ты говоришь, что они так опасны, то они опасны не только для меня, но и для тебя.
— Нет, — грустно улыбнулся Антон. — Для меня они не опасны.
— Почему ты так уверен?
— Потому что те, кого я подозреваю — это моя мать и ее давний любовник. А они вряд ли причинят мне вред.
Кармелита опешила:
— Значит, ты подозреваешь собственную мать? Она меня хотела убить? Но зачем? И разве она на такое способна?
— Она на многое способна, — сказал Антон, не уточняя, что он имеет в виду. — Астахов составил завещание, по которому ты — его наследница. А мать моя, Тамара, между прочим, с ним до сих пор не разведена.
— Значит, все это из-за денег?
— К сожалению, да.
— Господи. Но разве можно только из-за этого идти на такие страшные преступления?
— Увы, Кармелита. Идут и не на такое. Что там говорить. Я раньше, в той своей прежней жизни, тоже ради бабок готов был на все. Или почти на все.
— Но это же так глупо. Так неправильно. Если бы она меня только попросила, я бы сама ей все отдала.
Антон рассмеялся:
— Представляю эту картину. Моя мама просит отказаться от наследства Кармелиту. Живописно, достойно кисти Репина. Нет, моя мама даже представить не может, что есть люди, относящиеся к деньгам с таким равнодушием. Ты — хороший человек. Но ты сейчас тоже не совсем понимаешь, о чем идет речь. Чтобы по-настоящему понять, что такое деньги, нужно испытать как их изобилие, так и их недостаток.
— Наверно, ты прав. Но я считаю, что нет таких денег, ради которых можно пойти на убийство.
— И ты по-своему права. Но только по-своему. Иначе в мире не было бы киллеров с четко прописанными расценками. Спасибо тебе. Хорошо, когда в мире есть такие люди, как ты, Кармелита. Я сейчас уйду ненадолго, а ты оставайся здесь.
— Зачем? Куда? Мне страшно одной. И голова…
— Я ненадолго. Не бойся. У меня тут появилась одна мысль, как можно тебя обезопасить. И если все получится, то уже сегодня вечером ты вернешься к отцу, а я буду уверен, что никто тебя больше не тронет. Так что ложись, отдыхай, отсыпайся.
— И вправду… Что-то мне действительно нехорошо. Голова прямо раскалывается.
— Наверное, это последствия хлороформа. Ты поспи, я скоро вернусь.
* * *
Миро еще долго не находил себе места. И вдруг в мозгу сверкнула одна обжигающая мысль: «А почему я так уверен, что погибла именно Кармелита?» И вправду, в их управской жизни было столько всего разного, что нельзя так с ходу верить в самое худшее. А вдруг это какая-то очередная дьявольски хитрая комбинация Удава или его последышей. Может, в конюшню подбросили какой-нибудь неопознанный труп из морга, а Кармелиту сейчас где-нибудь прячут да обдумывают, чего бы еще такого потребовать у Баро и Астахова?
Нет, нужно срочно ехать в больницу, к Люците, к новой шувани табора.
Девушка привычно уж дремала на своем стульчике напротив Богдановой палаты. Приходу вожака она удивилась:
— Миро? Что ты здесь делаешь?
— Люцита, мне нужна твоя помощь, как шувани…
— Нет, нет, оставь меня, Миро. Пожалуйста, прости, но я очень устала, я даже до сих пор точно не знаю, выживет ли Богдан…
— Подожди, Люцита, прошу тебя, не отказывайся. Сейчас речь идет о жизни еще одного человека…
— Кармелиты? — неожиданно спросила она и тут же уточнила: — Я чувствую, с ней случилось что-то страшное.
— Ну вот видишь, разве можно с таким даром, как у тебя, оставаться в стороне… Все считают, что Кармелита погибла на пожаре, но я не верю в это! Я не хочу в это верить…
— А что, был пожар?
— Ты же ничего не знаешь… У Баро сгорела конюшня. На пепелище найдены останки женщины, но кто она, никто точно не знает… Все думают, что это Кармелита…
И тут Люцита вспомнила свой загадочный сон.
— Нет, нет… это не Кармелита… Поверь мне… в царство мертвых направляется совсем другая женщина… Но я ей Богдана в попутчики не отдам!
— Люцита, причем здесь Богдан? Ты вообще со мной сейчас разговариваешь?
— С тобой, Миро, с тобой! Я говорю именно о том, ради чего ты пришел. Тебя интересует, жива ли Кармелита?
— Да! Да! Конечно.
— Так вот, успокойся. Она жива!
