Сколько раз вливали ему в рот кисловатую водку, от которой
мозги делались липкими и кислыми, как перебродившее тесто? Первый хозяин
заставлял пить водку каждый вечер. Одних с помощью побоев, другие пили сами. От
нее становилось даже легче. А может, это вовсе и не водка?
Второй хозяин поил его какой-то черной, горькой, вязкой
гадостью. От нее все внутри обугливалось. Казалось, горькая гадость действует
на мозги, как крепкая кислота. И третий хозяин поил тем же. Иван привык. Он
даже сам стал просить — у четвертого хозяина. Он уже не говорил тогда, просто
показывал знаками, мычал, складывал ковшиком ладонь, подносил ко рту, шумно
втягивал воздух, потом хлопал себя по голове и закрывал глаза. Хозяин понимал,
смеялся, но черной отравы не давал. Давали тем, кто способен убежать. Иван уже
не мог. Для побега надо не только держаться на ногах, но и думать — хоть
немного.
Зачем же он сейчас так старается думать? Убежать он больше
не в состоянии. Но Андрюха жив. Он должен что-то сделать для Андрюхи. Это очень
важно. Не воды принести, не полы помыть. Что-то совсем другое. Но что именно,
он пока не понимал. И главное, не знал — зачем. Только чувствовал — это очень
важно.
Так и пролежал он остаток ночи с открытыми глазами. Он
глядел на четкие, холодные полосы лунного света, напрягал обугленный мозг, изо
всех сил стараясь думать.
Глава 6
«Переводы идут примерно сутки, — спокойно рассудила Маша, —
значит, завтра к вечеру я деньги получу. В крайнем случае послезавтра утром.
Четыреста — это как раз на самолет. Остаток возьму у хозяйки, пусть только
попробует не отдать! Я же улетаю, а там заплачено еще за девять дней. Пусть
вернет хотя бы за неделю. Да, я улетаю! И прощай, курортный город, с твоими
липкими придурками! Жалко Саню. Аппендицит — это очень больно».
Телеграф находился рядом с переговорным пунктом, и Маша
решила зайти посмотреть расписание выдачи денежных переводов. Окошко выдачи
оказалось, конечно, закрыто. Понятно, ведь уже начало одиннадцатого. Маша
прочитала, что оно работает с восьми до шести, перерыв на обед с часу до двух.
Она огляделась, и ей показалось странным, что в такое позднее время на
телеграфе полно народу. На скамейках сидели женщины со спящими детьми на руках,
старики, старушки. На беженцев эти люди не похожи.
«Интересно, чего они ждут? — подумала Маша. — Это ведь не
вокзал и не аэропорт».
— Простите, пожалуйста, — обратилась она шепотом к молодой
русоволосой женщине, державшей на коленях спящего мальчика лет трех, — вы не
знаете, долго идут телеграфные переводы из Москвы?
Женщина посмотрела на нее с удивлением и жалостью.
— Миленькая моя, переводы идут месяцами.
— Нет, не почтовые, телеграфные, — уточнила Маша, думая, что
женщина не правильно ее поняла, — телеграфные ведь приходят очень быстро.
— Они никогда не приходят, — покачала головой женщина, — вы
думаете, чего мы все здесь ждем? Именно телеграфных переводов! Выплачивают
только тогда, когда кто-то отправляет деньги отсюда. Других денег на почте нет.
А кто станет отсюда отправлять? В основном сюда высылают.
«Нет! — твердо сказала себе Маша. — Этого не может быть,
потому что этого не может быть никогда!»
— Вот мы, например, — продолжала шепотом женщина, — восьмые
сутки не можем улететь домой. Муж выслал деньги на обратный билет десять дней
назад.
— Но ведь можно потребовать! Здесь же есть какое-нибудь
начальство!
— Бесполезно, — вздохнула дама, — вы думаете, мы не
требовали? Я даже сидячую забастовку в кабинете начальницы устраивала. У меня
все деньги кончились, ребенка кормить нечем. Хозяева держат из жалости,
подкармливают чем могут. На сколько еще их жалости хватит, не знаю.
— А ваш муж не может просто приехать и забрать вас? —
спросила Маша, укоряя себя: «Вот, не одной тебе так плохо! Ты хотя бы без
ребенка! А еще ноешь!»
— Мой муж сейчас в Баренцевом море, на траулере плавает. И
плавать будет до начала ноября. Он штурман. Мы-то сами из Мурманска. Он перевод
отправил и уплыл со спокойной душой.
— Неужели не предупреждают отправителей, что здесь
невозможно получить деньги?
— А кому это нужно? Конечно, нет! Маша с ужасом подумала,
что теперь ей придется жить на телеграфе.
— А назад эти деньги возвращаются? — спросила она.
— Отправителю выплачивают через два месяца, по квитанции.
Вскочив в закрывающиеся двери автобуса и стоя на задней
площадке, Маша приняла решение: завтра она заберет у хозяйки оставшиеся деньги,
объяснит ситуацию. Там как раз будет около двухсот тысяч. Хватит на билет в
плацкартный вагон.
На следующий день рано утром она поймала хозяйку у калитки —
та собралась на рынок. Возмущаясь, причитая и дуясь, как индюк, хозяйка
все-таки выдала Маше двести тысяч, пробормотав:
— Артистка-авантюристка! Ездят тут всякие! Конечно, до
вокзала Маша все-таки зашла на телеграф, тут же получила квиток, сообщающий, что
на ее имя пришел перевод на сумму четыреста тысяч.
И еще раз убедилась, что денег этих она здесь никогда не
увидит.
На вокзале очередь к билетной кассе была небольшая но
двигалась медленно. Маша успела просмотреть табло расписания, узнала, что есть
билеты до Москвы и на сегодняшний вечер, и на завтрашнее утро. От нечего делать
она стала читать плакат-листовку, приклеенную у кассы. «Выведем теневую
экономику на свет божий!» — взывал некто Вячеслав Иванов, кандидат на пост
губернатора. С листовки взирала на Машу круглая, курносая, совершенно
бандитская физиономия.
«Ну, ты даешь, бандюга! — весело подумала Маша. — Не листовка,
а прямо-таки исповедь мафиози. Мол, люди добрые, голосуйте за меня. Я честно
признаюсь вам — я бандит. Остальные — тоже бандиты, но вам, бедным, врут…»
Пару раз Машу толкнули, но она так увлеклась листовкой, что
не обратила внимания.
Наконец подошла ее очередь.
— Слушаю вас, — сказала кассирша, когда Машина голова
появилась в окошке.
— Пожалуйста, один билет до Москвы на сегодня. В плацкартном
вагоне.
— Сто шестьдесят семь восемьсот, — сообщила кассирша.
Маша открыла маленькую сумочку, висевшую на плече, чтобы
достать деньги. Но деньги исчезли. Дрожащими руками она обшарила сумку,
вывалила ее содержимое на узкий прилавок перед кассой.
Она никогда не носила деньги в кошельке или в бумажнике. В
сумке было специальное отделение, очень удобное, и Маша считала, что кошелек
вытащить незаметно проще, чем отдельные бумажки. Обычно вытаскивают именно
кошельки…
