Его запихнули на заднее сиденье черной «Волги», между двумя
«курортниками» средних лет. Следом тронулась такая же «Волга», в которой
увозили Руслана.
Никто не видел, как сидевший на лавочке во дворе,
расположенном напротив входа в бар, молодой человек быстро встал и бросился вон
со двора. Только старушка, сидевшая на той же лавочке и вязавшая носок,
удивленно подняла брови над очками: сидел себе парнишка, покуривал, газетку
почитывал, а тут вдруг вскочил как ошпаренный, помчался, даже газету свою
оставил.
— Эй, молодой человек! — успела крикнуть она вслед, но он
даже не оглянулся.
Молодой человек на вид лет тридцати, одетый в потертые
джинсы и темно-синюю футболку, и внешность имел совершенно непримечательную:
средний рост, среднее телосложение, русые волосы, серые глаза. Именно так
должен выглядеть наружник, то есть никак не выглядеть.
За входом в «Каравеллу» агенту полковника Константинова было
очень удобно наблюдать из этого тихого дворика, сквозь затененный липами
просвет между домами. Он видел, как входили в бар две веселые компании —
сначала «качки» с девицами, потом двое отдыхающих средних лет с одной девицей.
Потом вошел Головня, непосредственный объект наблюдения. Когда подъехали две
черные «Волги», наружник удивился: неужели смежники? А всего через три минуты
вывели Головню и хозяина бара. Наружник даже заметил, что объект как-то странно
выглядит: весь мокрый, лицо буро-красное, а глаза — огромные, выпученные, почти
выкатываются из орбит…
Бабушка, вязавшая носок, пожала плечами, отложила свое
вязание и стала с любопытством просматривать газету, оставленную молодым
человеком. А тот находился уже далеко от тихого дворика. Он шел очень быстро,
он должен как можно скорее сообщить полковнику Константинову по экстренной
связи о случившемся. Полковнику необходимо узнать об этом именно от него, иначе
— грош ему цена как наружнику.
Молодой человек иногда матерился про себя и сплевывал на
ходу. Ругательства и плевки адресовались слишком уж расторопным «смежникам».
Когда в баре стало тихо, полная застенчивая Кристина,
пятнадцатилетняя дочь Руслана, погладила по головам рыдающих мать и старшую
сестру, дала таблетку валидола старому испуганному дедушке и удалилась с
радиотелефоном в руках в комнатку за стойкой.
— Папу взяли, — тихо сказала она по-абхазски, набрав номер,
— он дал деньги милиционеру, тощему, пучеглазому, сунул в меню, в конверте. Он
просил передать: надо убить журналиста. Это журналист навел. — И девочка
захлопнула крышку телефона.
* * *
— Старший следователь Федеральной службы безопасности майор
Краснов, — представился Головне приятный человек средних лет, — садитесь,
Анатолий Леонидович. — Он указал на стул.
Головня послушно сел. Из-за усиливающейся лихорадки он видел
все как в тумане, однако успел заметить, что его привезли в здание областного
ФСБ.
— За что меня арестовали? — спросил он сквозь одышку.
— Вас пока только задержали, — уточнил Краснов, — вы
подозреваетесь в пособничестве опасным преступникам, террористам, находящимся в
розыске. Я вижу, вы себя плохо чувствуете. Сейчас вы ответите на несколько
вопросов, затем вас отведут в камеру, там вас осмотрит врач.
— Я не могу отвечать на вопросы, — простонал Головня, — мне
плохо. Вызовите врача прямо сейчас!
Болели одновременно голова и сердце. Такое с ним случилось
впервые. Боль раздирала все тело, он задыхался. Посмотрев на него внимательно,
следователь кивнул и спокойно произнес:
— Хорошо, Анатолий Леонидович, я вызову врача прямо сейчас.
— Он поднял телефонную трубку.
Через несколько минут в кабинет вошел пожилой человек в
белом халате. Приложив фонендоскоп к мокрой от пота груди Головни, он сказал
несколько слов следователю, разобрать которые Головня уже не мог.
— Я умираю! — прохрипел он еле слышно. — Сделайте что-нибудь,
я умираю!
Его била крупная дрожь. Ему и правда казалось, что он
умирает. Бешеный панический стук сердца отдавался в ушах грохотом, голова
раскалывалась от этого грохота.
— Что это? Сердечный приступ? Почему он так дрожит? —
спросил тревожно следователь.
— Страшная тахикардия, сто пятьдесят в минуту, — сообщил
врач, — честно говоря, я не совсем понимаю, но нужны срочные меры.
— Щитовидка! — произнес Головня из последних сил.
Он уже ничего не слышал. Грохот сердца сливался в монотонный
оглушительный гул, будто у него в голове работал двигатель взлетающего
самолета. А перед глазами стоял длинный сужающийся черный туннель — совершенно
черный, без всякого света в конце.
Жена Надежда имела целую библиотеку мистической литературы,
она увлекалась йогой, черной магией и прочей ерундой. Она изучала все это,
чтобы портить карму любовницам мужа и насылать на них порчу. Сам Головня иногда
от нечего делать почитывал кое-что. Про туннель он читал. Но в конце должен
быть свет. Почему же так темно?
— Тиротоксический криз! — догадался доктор, услышав слово
«щитовидка». — Боюсь, дело плохо. Срочно нужен кислород, капельница с глюкозой.
— Его нельзя класть в лазарет, — возразил следователь, — его
надо постоянно держать под контролем, обеспечить надежную охрану.
— Вы смеетесь? Куда он убежит в таком состоянии?
— Не убежит. Убьют, — мрачно сообщил следователь.
Следователь Краснов приехал из Москвы. А врач — местный, из
тюремного лазарета. Знакомы они не были.
— Ну а так он сам умрет. Прямо сейчас, — жестко сказал врач,
— из криза его можно вывести только в условиях стационара. То, что я могу
сделать здесь, даст временный и ненадежный эффект. Потом он должен находиться
под постоянным наблюдением, в реанимации. Вы же можете обеспечить
дополнительную охрану в лазарете.
В крошечной, без окон, палате лазарета Головню вывели из
комы. Охрана была надежной, персонал — проверенный-перепроверенный. Никто
посторонний сюда проникнуть не мог.
Часов в пять утра у палаты появилась молоденькая медсестра.
— Ребята, укольчик нужно сделать, — сообщила она, сладко
зевнув, — ой, не могу, спать хочу, умираю. И шприцы, и необходимые препараты
лежали в специальном шкафчике, внутри охраняемой палаты. У сестры не было
ничего — ни в руках, ни в карманах. На глазах у двух охранников она распечатала
одноразовый шприц, надломила ампулу, которую достала из только что раскрытой
упаковки, сделала внутривенное вливание.
— Все, — зевнула она еще слаще, вытаскивая иглу из вены
спящего Головни, — теперь можно завалиться спать часика на полтора с чистой
совестью.
