«Вы, Лариса Вячеславовна, человек наблюдательный…» — и так
далее.
Собственно, она ничего против предложений «человека в
штатском» не имела. Все подписала, что он просил. В самом деле, кому ж охота за
чужие грехи в зону? А ей дали понять: или-или. Или вся будущая жизнь псу под
хвост, или работа в том же чистеньком ресторане, где никто про историю с
героином знать не будет…
В «Парадизе» собирались не самые крупные авторитеты местных
мафий, но и не «шестерки». Среднее звено, так сказать, то есть действующие
единицы. Из их разговоров можно узнать много нового и интересного. И Лариса с
чистой душой выкладывала все это новое и интересное людям в штатском, в
письменной или устной форме.
Между тем она успела и замуж выйти за доброго красивого
парня, машиниста электровоза, и сына родить, и братишку проводить в армию.
Жизнь шла своим чередом. Лариса работала все там же, в «Парадизе», ничем не
отличалась от коллег-официантов — разве что везло ей чуть больше: братишка
после армии легко поступил в Московский автодорожный институт, о котором
мечтал, маму удавалось раз в году возить в Москву, показывать лучшим
профессорам и лечить в лучших клиниках, квартира появилась кооперативная,
трехкомнатная, «жигуленок-шестерочка». Ларисин муж искренне верил, что
официантки хоть и зарабатывают мало, но имеют очень хорошие чаевые.
«Люди в штатском» давно уже держали Ларису за свою, давняя
история с армянином и героином забылась. Ей платили хорошие деньги за
информацию, она стала настоящим профессиональным агентом, почитала кое-какие
книжки по психологии, в общем, это стало для нее чем-то вроде сверхурочной
работы, привычной и будничной.
Сейчас, поболтав с полковником Константиновым из ГРУ о
докторе Ревенко и его девочке, Лариса подкинула только первую половину
информации, посплетничала на правах старой знакомой, у которой язык без костей.
Убирая тарелки из-под горячего и подавая кофе с мороженым, она
продолжала болтать:
— Глеб Евгеньевич, вот вы — военный человек. Скажите, вас
когда-нибудь из ресторана вытаскивали по служебным делам?
— Ну и болтушка ты, Ларочка! — улыбнулся Константинов.
— Нет, я хочу сказать, можно ведь людям поужинать и отдохнуть
за собственные деньги? Вчера того старого холостяка, который пришел с пацанкой,
прямо у нас достали, из-за стола выдернули. Он, конечно, доктор, понятное дело,
но ведь не «Скорая помощь»! Я даже форель нашу фирменную не успела им подать, а
ему уже звонят. По нашему телефону. У какого-то важного больного шов закровил!
Человек покушать пришел, да еще с дамой, а у двери уже «газик» стоит.
— И что, форель так и не ели? — сочувственно спросила
Елизавета Максимовна.
— Нет. Форель я все-таки подала. Они покушали, а потом уж
поехали.
— А девушку с балетной осанкой он с собой взял к больному? —
со смехом спросил полковник.
— Нет. Он ее домой отвез. К себе домой. Она у него живет.
— И все-то вы, Ларочка, знаете, — покачала головой Елизавета
Максимовна, — интересная у вас работа. Константинов весело смеялся.
— Не понимаю, что тут смешного? — презрительно пожал плечами
Арсюша.
Расплачиваясь с Ларисой, полковник немного задержался.
— Подождите меня на улице, — попросил он Лизу и Арсюшу.
Когда они ушли, полковник подмигнул официантке.
— Рыбалка — не женское дело, верно, Ларочка? — тихо спросил
он. — Но ты отличный рыболов. Высокий класс! И наживку используешь
исключительно натуральную, качественную.
— Не понимаю, о чем вы, Глеб Евгеньевич? — растерянно
улыбнулась Лариса. В ее голубых глазах застыло искреннее удивление.
На самом деле она его прекрасно поняла. Ее только удивило,
что он пошел на такой прямой разговор. Она получила указание подкинуть ему
реальную информацию и проследить за реакцией. Если бы вчера доктор Ревенко не
посетил «Парадиз» со своей «пацанкой», ей, Ларисе, пришлось бы придумывать для
Константинова нечто в таком роде. Ей предстояло сообщить, что у доктора появилась
девушка, которая живет у него в доме, и он постоянно находится под чьим-то
пристальным вниманием. Под чьим именно, Ларисе не сказали. Для ее части
информации это значения не имело. Впрочем, она догадывалась, кто выдернул вчера
Ревенко из-за стола. Она радовалась, что сочинять ничего не пришлось, все
получилось как на заказ: доктор пришел со своей «пацанкой», вызвали его по
телефону. Так что наживка и правда самая натуральная. И полковник на нее клюнул
— но так, что вместе с наживкой и удочку, и рыболова проглотил…
— Ты, Ларочка, передай тому, кто у тебя рыбку эту
живую-свежую покупает, большой привет от меня лично, — продолжал полковник
совсем тихо, приблизившись к самому уху Ларисы, — доложу тебе по секрету, твой
покупатель, любитель рыбки, мой старый друг, однокашник. И надо мне срочно с
ним встретиться. Соскучился я по нему, так и скажи.
Лариса едва заметно кивнула и весело рассмеялась.
— Обожаю неприличные анекдоты! — громко сказала она.
* * *
Поздним вечером полковник стоял на балконе своего номера,
курил и смотрел в темноту санаторного сада. Лиза сидела тут же, на балконе, и
вязала Арсюше свитер.
Из темной аллеи послышался слабый мелодичный свист. Какой-то
одинокий человек вышел подышать ночным воздухом и насвистывал мелодию
старинного русского романса «Калитка». Полковник улыбнулся. Только его
однокашник по Военной академии Генерального штаба, старый приятель,
соперник-смежник Юра Лазарев мог так шутить: «И войди в тихий сад ты, как
тень…» — очень актуально!
Константинов просвистел в ответ несколько тактов другого
романса: «Он говорил мне, будь ты моею…»
Таким образом они обменялись условными сигналами. Полковник
представил, как невысокий худощавый Юрка стоит сейчас на аллее, расставив ноги
и заложив руки в карманы, стоит и усмехается. Он действительно соскучился по
старому приятелю, с которым связано столько общих воспоминаний.
— Ты немного врешь, а он — нет, — заметила Лиза, не поднимая
головы от вязания, и точненько просвистела несколько тактов.
Глеб издалека заметил белевшую в темноте рубашку Юры
Лазарева. Они поздоровались за руку.
Юрий Николаевич Лазарев, Юраш, как называли его однокашники
по академии, с юных лет слыл любимцем публики и дамским угодником. «Врун,
болтун и хохотун», он жить не мог без шумных компаний, долгих застолий и
разговоров ни о чем. Он мог великолепно рассказать любую, самую банальную
историю, изложить так, что у слушателей челюсти сводило от смеха. А об его
«practical jokes» — практических шутках — по академии ходили легенды.
