«А все-таки есть в нем что-то такое… Жаль, если я больше его
никогда не увижу. Интересно, он женат? Кто он? Почему его здесь все боятся?
Села бы в его машину, ехала бы с ним, и было бы мне хорошо и спокойно. Но это
безумие какое-то, это неприлично. Наверное, я потихоньку свихиваюсь здесь от
одиночества и липких придурков, которые лезут со всех сторон», — думала Маша,
засыпая.
Глава 2
Он зажег огонь в камине. Ночь была теплая, душная, но он
любил смотреть на огонь — легче думалось. Мягко, сосредоточенно скользили
змейки пламени, перешептывались и приплясывали быстрые яркие язычки. В этом
проглядывала своя внутренняя логика, своя музыка, которую не поймешь и не
разгадаешь. Да и зачем?
В последние несколько месяцев он не включал телевизор.
Редкими свободными и одинокими вечерами сидел у камина, глядя на огонь, и
думал. Он не включал телевизор потому, что на экране то и дело мелькали кадры
чеченской хроники — растерзанные трупы детей и женщин, замученные, жесткие лица
русских мальчиков в военной форме, обреченных стать пушечным мясом. Он отдавал
себе отчет, что напрямую причастен ко всему этому кошмару, и уже не пытался
оправдаться перед самим собой.
Он не бандит и не убийца. Он врач, хирург, но в последние
полтора года ему приходилось лечить бандитов и убийц, извлекать из них пули и
осколки, спасать им жизнь.
Полтора года назад Вадима Николаевича Ревенко, лучшего
хирурга областной больницы, подняли ночью с постели и под дулом автомата
повезли через границу в горное селение. Он должен был прооперировать трех
раненых. Кто эти раненые, он понял сразу и испугался. Но перед ним находились
умирающие люди, и он спас их. Впрочем, и себя тоже.
Он не отходил от операционного стола сутками. В фельдшерском
пункте горного села устроили нечто вроде полевого госпиталя. В распоряжении
Вадима Николаевича оказался только местный фельдшер-абхазец.
Для спасения своих раненых бандиты не жалели ничего, делали
что могли: доставали дорогие лекарства, американские шовные и перевязочные
материалы, немецкие хирургические инструменты. И деньги ему, Ревенко, платили
немалые.
А потом, возвращаясь домой и включая телевизор, он видел
фотографии тех, кого только что спас. Они находились в розыске, за каждым
тянулся кровавый след расстрелянных заложников, растерзанных пленных российских
солдат, терактов…
Город, в котором он родился и вырос, являлся областным
центром российского Причерноморья, знаменитым курортом. Благополучие и
процветание края держалось на нескольких крупных мафиозных группировках, то
враждующих, то мирящихся. Мафии разделялись по национальному признаку. В
городе, кроме русских и украинцев, жило несколько кавказских народов, и доктор
с детства знал два кавказских языка.
Он лечил всех, без разбора. Ему неважно, кто лег к нему на
операционный стол — добропорядочный горожанин, секретарь райкома партии,
рыночный торговец или крупный уголовный авторитет. Больной для него — только
больной, и социальный статус не имел значения.
Если в благодарность за удачную операцию ему дарили дорогие
подарки или давали деньги в конверте, он не отказывался. Он знал, что его труд
стоит очень дорого, а на больничную зарплату прожить невозможно. Тот, кто мог и
считал нужным платить, — платил. А кто не мог, того Ревенко оперировал
бесплатно, и качество операции от этого не менялось. Его руки были для всех
одинаковы — и для крестных отцов местных мафий, и для полунищих старушек, и для
глав городской и областной администрации.
Теперь он оперировал еще и чеченских бандитов, которые
прятались здесь, в горах. Когда за ним приезжали во второй, в третий, в десятый
раз, он уже без всякого насилия садился в машину и отправлялся спасать раненых.
Эти истекающие кровью, полумертвые, гангренозные, завшивленные чеченцы стали
для него такими же больными, как все другие. Каждый раз, борясь за жизнь
какого-нибудь очередного полевого командира или рядового боевика, он не мог
потом пойти и донести на него, хотя понимал: как только этот больной встанет на
ноги, он опять начнет убивать, взрывать и брать заложников.
Да и куда он мог сунуться со своей информацией? Он знал:
местная милиция куплена с потрохами, в местном ФСБ каждый второй получает
чеченские деньги. Наверняка в Москве их получает каждый пятый. Где гарантия,
что со своей информацией он не попадет именно к этому — пятому?
Через три месяца он все-таки попытался улететь в Москву,
сославшись на Международную конференцию по экстренной хирургии, на которую
получил официальное приглашение. В местном аэропорту к нему подошли двое,
спереди и сзади, вплотную. Стоявший сзади держал под курткой пистолет, дуло
уперлось Вадиму Николаевичу в спину. Тот, что спереди, глядел ему в глаза и
дышал в лицо запахом табака и шашлыка.
— Не надо тебе лететь в Москву, доктор. Ты здесь очень
нужен, — произнес он тихо и ласково по-абхазски.
В тот момент в душе его будто щелкнул и бешено застучал
часовой механизм взрывного устройства. Он почувствовал: рано или поздно это
устройство сработает. Остановить, отключить его уже невозможно.
За ним неусыпно следили, контролировали каждый шаг чеченцы.
А вскоре прибавился к этому смутный интерес со стороны российских спецслужб —
то ли ФСБ, то ли ГРУ.
Время шло. Как член Международной ассоциации экстренной
хирургии, Вадим Николаевич имел право на безвизовый проезд в любые районы
военных действий и лагерей беженцев. Он продолжал ездить через границу,
расположенную вдоль реки Чандры, то на своей «Тойоте», то на военном «газике»,
предоставленном вместе с шофером-абхазцем к его услугам.
Месяц назад в село привезли очередного полевого командира с
множественными осколочными ранениями брюшной полости. Человека этого знала вся
Россия как одного из самых кровавых лидеров террористов. Он находился в
розыске, в «Новостях» сообщали, будто он пропал без вести, а он между тем лежал
на операционном столе в маленьком горном селении, и доктор Ревенко больше суток
боролся за его жизнь.
Бандит быстро шел на поправку. Но чем лучше чувствовал себя
пациент, тем мрачней и тревожней становился доктор. Он отдавал себе отчет в
том, что, спасая жизнь Ахмеджанову, заранее обрекает на смерть множество ни в
чем не повинных людей.
Вадим не сомневался: сейчас в городе работает несколько
серьезных агентов российских спецслужб. Они должны заниматься предстоящими
губернаторскими выборами и связями кандидатов с чеченцами, засевшими в горах. Но
как выйти на реального, а не опереточного агента? И до какой степени можно ему
доверять? Ведь не случайно до сих пор не пойман и не посажен на скамью
подсудимых ни один из серьезных чеченских лидеров.
Даже если представить, что ему повезет, удастся каким-то
образом прорваться сквозь чеченскую слежку, выйти на нужного человека, дать ему
полную информацию о крупной чеченской базе в горах и об Аслане Ахмеджанове, он
все равно рискует головой. Такую информацию наверняка захотят проверить. Ведь
послать в горы, на территорию дружественного государства отряд спецназа, вести
там настоящие боевые действия — это не шутки. Те, кто заинтересован в аресте
Ахмеджанова, обязаны действовать наверняка.
