А Маша, сидя в «Тойоте» в наручниках, вспоминала почему-то
сказку Андерсена «Снежная королева». Мальчик Кай прицепил свои санки к красивым
белым саням, а когда понял, что красивые сани несут его в никуда, попытался
прочитать про себя «Отче наш…», но в голове стучала лишь таблица умножения.
Таблица умножения стучала в голове, как часы, тикала, как
механизм взрывного устройства. «Господи, помоги нам! Отче наш…» — стала
повторять Маша шепотом, пытаясь заглушить тупое тиканье в голове.
— Что ты там шепчешь, сучка? — легонько пнул ее в бок локтем
один из амбалов.
— Молится она, мать ее… — хмыкнул другой. Машины выехали из
города и свернули на старое заброшенное шоссе.
* * *
«И что ему так приспичило? — думал старик вахтер, держа
телефонную трубку и слушая долгие редкие гудки. — Полтинника не пожалел, видно,
много их у него, полтинников-то. И где это Раиска гуляет?»
Дежурной четвертого этажа на месте не оказалось. Подождав еще
немного, вахтер положил трубку.
«Надо бы записать, забуду ведь. Нехорошо получится. Услуга
невелика, и гражданин такой солидный, лицо вроде знакомое. Как он сказал?
Константинова ждут в поселке Гагуа… Е-мое! Это ж в горах, на той территории! У
меня ж там шурин жил. Ну, дела!»
Вахтер покачал лысой головой в фуражке с зеленым околышем,
поцокал языком и вспомнил, что в его ручке паста кончилась.
— Я извиняюсь, — обратился он к двум пухлым дамочкам в ярких
платьях, проходившим мимо стойки с курортными пропусками, — у вас ручки не
найдется?
Дамочки стали шарить в сумках. Наконец одна нашла. «№ 437,
Константинову. Вас ждут в поселке Гагуа. Захватить кассету „Жестокий романс“,
которая дома у доктора», — написал вахтер на клочке бумаги круглым крупным почерком.
Подумав немного, он поставил внизу число, месяц и время.
— Спасибо, — вернул он ручку дамочке, — а вы, извиняюсь, в
каком корпусе живете?
Одна из дамочек жила в третьем корпусе на пятом этаже.
— А записочку не передадите?
— Любовную? — игриво поинтересовалась дамочка.
— Деловую! — обиженно пояснил вахтер. — Просто под дверь
номера подсуньте на четвертом этаже, номер 437, — и он крупно написал номер на
сложенном вчетверо листке и еще приписал «Константинову».
«Забудет! — подумал он, отдавая записку дамочке, и глядя,
как она легкомысленно кидает листок в сумку. — Обязательно забудет!»
Дамочки проследовали на санаторную территорию, бурно
обсуждая внешние данные и личную жизнь эстрадной звезды, приехавшей на гастроли
в курортный город. Сегодня утром дамы приобрели по билету на концерт этой
звезды, который состоится через час на открытой эстраде в парке отдыха,
неподалеку от санатория. Конечно, лучше бы пойти на ночной концерт,
начинавшийся в половине двенадцатого, а не на семичасовой, проходивший
засветло, без красивой и впечатляющей иллюминации. Но билеты на ночной концерт
в два раза дороже, он уже называется не концерт, а шоу. К тому же дамы
опасались возвращаться в санаторий глубокой ночью, а кавалеров они себе
приобрести еще не успели. Они приехали всего два дня назад и друг с другом
познакомились только вчера в столовой.
Разойдясь по своим корпусам, они договорились встретиться
через полчаса у проходной. Та, у которой в сумке лежала записка, сосредоточенно
размышляла, какое платье лучше надеть на концерт — бледно-зеленое «сафари» с
золотыми пуговками стройнило и скрадывало полноту, но для концерта казалось
слишком строгим. А синее в горошек с оборками, хоть и достаточно нарядное, не
скрадывало полноты.
Размышляя над этой сложной дилеммой, дама поднялась к себе
на пятый этаж, сначала отправилась в душ, потом долго приводила себя в порядок.
Надев красный в белую полоску крепдешиновый костюм, а не «сафари» и не
«горошек», пройдя в последний раз пуховкой с пудрой по лицу, она взглянула на
часы и охнула: прошло тридцать пять минут.
«Ждет Людмила-то, неудобно!» — подумала она о своей
приятельнице и, выскочив из номера, побежала к лифту.
Вахтер не обратил внимания на двух дамочек, чинно проплывших
мимо и окативших его сладким запахом духов. Они были одеты и причесаны совсем
иначе, к тому же в этот час отдыхающие шли толпой, кто с ужина, кто на ужин,
кто на вечерние развлечения в город. Так что про записку он не спросил.
Дамочки вышли из проходной и перешли на другую сторону.
— Людмила, я орешков куплю, — сказала та, у которой так и
лежала в сумке записка.
— А семечек нет у вас? — поинтересовалась Людмила у
сухонькой старушки, насыпавшей для ее подруги колотый фундук в газетный
кулечек.
— Семечек нет. А орешки у меня хорошие, — ответила старушка.
Из сумки дамы в полосатом красном костюме выпала какая-то
бумажка. Дама этого даже не заметила, отдала старушке деньги, взяла кулек с
фундуком и удалилась вместе с подругой Людмилой на концерт заезжей звезды.
А старушка между тем подобрала сложенный вчетверо листок
бумаги и собралась уже окликнуть удалявшихся дамочек, но, прочитав своими
молодыми зоркими глазами надпись на листке, окликать никого не стала, а тихо
присвистнула: «Это ж надо!»
«Ореховая бабушка» Тамара Ефимовна сидела сегодня целый день
напротив ворот санатория. Ничего интересного за целый день не произошло.
Подъезжали и отъезжали разные машины, входили и выходили люди. Она
автоматически отметила, что красивый молодой, но совершенно седой человек,
выскочивший из черной «Тойоты» и забежавший в проходную часа полтора назад,
очень спешил. Именно этой непривычной для курортного города спешкой да еще,
пожалуй, ранней сединой и привлек он на секунду внимание «ореховой бабушки». Но
только на секунду. Она не видела, как седой человек вышел из проходной, не
видела, как в его отсутствие сели в черную «Тойоту» два амбала. Ее отвлекли
покупатели, большое шумное семейство с тремя детьми. Мальчишка лет двух ревел
басом на всю улицу и колотил ногами по ступеньке прогулочной коляски. Тамара
Ефимовна умела легко успокоить любого плачущего малыша. У нее имелся какой-то
свой секрет: достаточно произнести несколько смешных и ласковых слов, удивить,
переключить внимание — и ребенок успокаивался. Некоторые семьи, отдыхавшие с
детьми, даже специально подходили к «ореховой бабушке», если ребенок начинал
заливаться.
Именно те несколько минут, в течение которых в «Тойоту» сели
два амбала, доктор выскочил из проходной и под дулом пистолета был втиснут в
«Ниву», Тамара Ефимовна успокаивала басовитого малыша. А когда он успокоился,
заулыбался и семейство с кулечками орехов удалилось, и «Тойота», и «Нива» уже
исчезли. Тамара Ефимовна не придала значения отчаянному сигналу, слышному
сквозь рев малыша. На то и машины, чтобы сигналить. Номера «Тойоты» она не
знала, доктора Ревенко никогда в глаза не видела, никаких указаний на этот счет
не получала. А Маша Кузьмина из машины не выходила, только смутный тонкошеий
силуэт с хвостиком на затылке виднелся за передним стеклом.
