И вдруг что-то произошло. Рука с ножом, готовая сделать
последнее движение, застыла. Чеченец окаменел. Маша услышала совсем рядом
голос:
— Стоять! Руки за голову!
Как будто из-под земли перед ними выросли три силуэта. Три
автомата наперевес уперлись в чеченца. Маша стала живым щитом.
— Я убью ее! — прохрипел Ахмеджанов. — Бросьте стволы! Я
убью ее!
В зыбком предрассветном свете Маша заметила, что двое одеты
в пятнистую камуфляжную форму, а один в штатском — темные джинсы и светлая
рубашка. Она узнала в этом штатском полковника Константинова.
Константинов видел перед собой огромные темные провалы глаз
на маленьком измазанном, почти детском лице. Голова девочки запрокинулась, у
пульсирующего горла застыло широкое, чуть изогнутое лезвие. Оно прижалось к
коже так плотно, что из-под него уже стекала маленькая темная капелька крови.
Повисла странная, какая-то пустая тишина. Казалось, даже
время замерло. И вдруг в этой мертвой тишине нежно и пронзительно запел
соловей. Чистые печальные звуки переливались в крошечном бездонном горлышке,
долетали до побледневшей луны и гасли, словно тонули где-то в ковше Большой
Медведицы…
* * *
Вадим почувствовал ноющую тупую боль в затылке. К горлу
подступила тошнота. С трудом разлепив тяжелые веки, он увидел, что уже светает.
Сквозь звон в ушах прорвался странный ласковый звук, напоминающий что-то из
детства… Такой же мокрый свежий рассвет, даже не рассвет, а самый конец ночи,
когда познабливает слегка, глаза слипаются, а тело кажется легким, слабым,
немножно чужим. Высокие кружевные верхушки травы проступают сквозь мягкий,
стелющийся к земле туман. «Это откуда-то совсем издалека, из детства, — подумал
он, — соловей поет, поляна, редкий лесок».
— Соловей… — произнес он вслух, и от звука собственного
голоса окончательно пришел в себя.
Голова гудела. Он не помнил, что произошло, не понимал,
почему он здесь у камня один, почему саднит затылок. Встав на ноги, он
огляделся и тихо позвал:
— Машенька!
И тут ясно всплыло перед глазами застывшее в звериной
гримасе лицо Ахмеджанова, оскаленные крупные белые зубы. Нахлынуло жаркой
волной чувство смертельной ненависти к этому ощеренному лицу. Он вспомнил
тяжелое сопение драки, даже запах лука и мяса изо рта чеченца. А вот что
случилось потом, чем кончилась драка, он вспомнить не мог никак. Ноющая боль в
голове, тошнота. «Сотрясение мозга, — понял он, — значит, мы дрались,
Ахмеджа-нов вырубил меня. Где была Машенька? Что с ней? Может, она успела
убежать?»
Соловей замолчал. Вдалеке послышались сухие хлопки
выстрелов. На неверных, подкашивающихся ногах Вадим пошел на звуки стрельбы. С
каждым шагом силы возвращались. Он глубоко вдыхал влажный чистый воздух,
чувствовал, как расправляются легкие, успокаивается дикое сердцебиение, кровь
начинает циркулировать равномерно по всему телу. Он прибавил шагу. Стрельба не
прекращалась. Застрекотал автомат.
— Стой! Кто идет? — услышал Вадим и с облегчением отметил,
что это сказано на чистом русском языке.
Через секунду перед ним возникли две фигуры в камуфляже.
Приглядевшись внимательней, спецназовцы опустили автоматы.
Глава 23
Спасти девочку могло только чудо. Полковник знал: реакция у
Ахмеджанова молниеносная, стоит кому-нибудь шевельнуться — и лезвие полоснет по
горлу.
— Глеб Евгеньевич, что делать? Уйдет! — отчаянно, одними
губами прошептал старлей Коля Клементьев.
Ахмеджанов между тем сделал осторожный шаг к зарослям
ежевики, держа перед собой Машу, и опять прохрипел:
— Стоять! Я убью ее! Не двигаться никому! И тут раздался
тихий спокойный голос Маши.
— Скорость, — произнесла она.
От неожиданности Ахмеджанов замер. Он уже не воспринимал ее
как нечто живое, способное выговаривать слова. Она была для него уже мертва.
— Товарищ полковник, у нее крыша, что ли, поехала? —
растерянно спросил младший лейтенант Игорь Захарченко, стоявший справа от
Константинова.
— Фильм «Скорость», — умоляюще говорила Маша, — ну
вспоминайте, пожалуйста, вспоминайте!
Константинову на секунду показалось, что девочка
действительно бредит. В такой ситуации и здоровый мужик может свихнуться.
— Что ты бормочешь, сука? — спросил Ахмеджанов, сделав еще
один шаг назад, к кустам.
— Первые кадры. Самое начало. Еще до автобуса. Викторина, —
Маша говорила быстро, голос ее становился все уверенней.
«Нет, она не бредит!» — понял полковник.
— Shoot the hostage! — громко сказала Маша. Ни Константинов,
ни старший, ни младший лейтенант в переводе не нуждались. «Подстрелите
заложника!» — подсказала им Маша по-английски. Она рассчитала правильно. Кто-то
из троих наверняка смотрел нашумевший боевик. И должны хоть немного понимать
по-английски. Просто обязаны. А чеченец — нет. Он не поймет ее, будет
вслушиваться в незнакомые слова, на секунду потеряет бдительность, а главное, у
них появится шанс — неожиданность…
Первым среагировал Игорь Захарченко. Он вспомнил: террорист
держал полицейского одной рукой, а в другой у него находился пульт взрывного
устройства. И заложник-полицейский сказал своему напарнику именно эту фразу.
Тот стрельнул в ногу, в мягкие ткани бедра. Но у девчонки ноги такие худые,
широкие шорты кончаются чуть выше колена. Куда же стрелять?
За долю секунды до того, как Ахмеджанов, державший перед
собой Машу, намеревался скрыться в зарослях ежевики, младший лейтенант Игорь
Захарченко успел пальнуть из пистолета в широкий раструб шортов-бермудов.
Дернувшись, Маша сильно заехала Ахмеджанову головой по носу.
От неожиданности хватка чеченца ослабла, Маша успела скользнуть вниз. Лезвие
содрало кожу на шее и под подбородком, но ей показалось, будто оно вошло
глубоко в горло. Падая на мокрую траву, чувствуя, как горячая липкая кровь
течет за ворот майки, она подумала, что умирает.
— Игорь! Свяжись с капитаном! Вызывай ребят! Посмотри, что с
ней, — прокричал Константинов, бросаясь в кусты за скрывшимся Ахмеджановым. —
Коля! Ты за мной! Игорь, останешься с ней! — командовал он, стреляя по кустам
на бегу.
Где-то вдалеке, как сквозь вату, Маша услышала треск
автоматной очереди. Потом стало тихо.
Игорь Захарченко, стоя на корточках, одной рукой держал
переговорное устройство, другой перевернул на спину неподвижно лежавшую
девчонку. Разговаривая со своим командиром, он думал о том, как хорошо, что не
ему придется сообщать родителям этой Кузьминой Марии о смерти их
девятнадцатилетней дочери. Это самое страшное — сообщать родителям, что их
ребенок погиб. Еще он размышлял об операции, начавшейся так удачно, а теперь
почти проваленной. Ахмеджанов смылся, бегает где-то в горах. Оба заложника
погибли. Конечно, базу они обнаружили и разгромили, кучу духов перестреляли,
некоторых удалось взять живыми. А оружия обнаружили столько, что на всю Чечню
хватило бы и еще на многое другое.
