— Почему протесты? — удивилась Маша. — Здесь же и так наши
войска стоят… Ведь не для того, чтобы в море купаться?
— Одно дело — войска, другое — боевые операции, — стал
объяснять Василич, но шум двух вертолетов заглушил его слова.
Два военных вертолета летели совсем низко, прямо над
головой. Винты рассекали воздух, поднимая ветер, отчего трава стелилась к
земле, трепетали и хлопали брезентовые стенки палатки. Сильная струя ударила в
лицо, Маша зажмурилась. А когда открыла глаза, перед ней стоял Вадим…
Фельдшер, взглянув на них, хмыкнул иОтошел в сторонку, к
закопченному походному керогазу. Он успел приготовить чай, выкурить папиросу и,
наконец не выдержав, позвал:
— Эй, заложники, кончай целоваться-обниматься, давайте в
палатку, чай пить будем.
— Отличная штука ваш керогаз, — заметил Вадим, осторожно
взяв в руки обжигающую жестяную кружку с чаем, — только воняет и коптит.
— Я без него, родимого, как без рук, — сообщил фельдшер, —
но воняет он сильно, что правда, то правда. И копоти много. Зато чаек хорош.
— Да, чай какой-то особенный, — кивнула Маша, — очень
вкусный.
Послышались голоса и шаги. В палатку заглянул Константинов.
— Ну что, товарищ полковник, не поймали? — спросил фельдшер.
— Нет, Василич, — вздохнул Константинов, — не поймали.
— А тех, троих? Вы заходите, чайку попейте с нами.
— Спасибо, Василич. От чайку не откажусь. Из тех троих
одного уложили, другого взяли живым, а третий ушел.
— На базу-то скоро полетим? — спросил Василич, подавая
полковнику кружку с чаем.
— Через час-полтора. Как вертолеты вернутся. Слушай,
Василич, вот ты тут сидишь, чаи распиваешь. А там старлей руку ободрал до мяса.
И керогаз твой коптит, — заметил полковник, — ты бы вышел, помазал старлея
йодом и примус успокоил бы свой.
— Ладно, понял, — Василия, кряхтя, поднялся и вышел из
палатки.
— Ну что, Мария Львовна, — Константинов пристально взглянул
на Машу, — и не жаль вам синеглазой корреспондентки газеты «Кайф» Юлии
Ворониной? На нее розыск объявлен, поймают, обвинят в убийстве кандидата в
губернаторы. Во всяком случае, заподозрят.
— Юля Воронина никого не убивала, — тихо сказала Маша, — она
только подкинула чеченской марионетке кассету, на которой он сам был заснят.
Помните, как в финальной сцене «Гамлета»: «Ступай, отравленная сталь, по
назначению!» Юля Воронина только прилепила лейкопластырем кассету к крышке
унитазного бачка в индивидуальном сортире в офисе Иванова. А чеченцы нашли и
убили Иванова.
— Я не сомневаюсь, что вы, Машенька, станете знаменитой
актрисой, — медленно произнес полковник, — но мой вам совет на будущее: никогда
не занимайтесь самодеятельностью. Самодеятельность и профессионализм — вещи
несовместимые.
— Это была не самодеятельность, а самооборона, — возразила
Маша, — Ахмеджанов не успокоился бы, пока не нашел кассету.
— Глеб Евгеньевич, — вступил в разговор доктор, — теперь,
вероятно, кассета уже потеряла для вас всякий смысл? Там уже нет для вас ничего
нового?
— Почему? Есть кое-что новое и интересное.
— Глеб Евгеньевич, я еще должен вам сказать, в местной
милиции есть такой капитан, Анатолий Головня. Он тоже чеченская марионетка. Он
приходил ко мне сразу после того, как они обнаружили пропажу кассеты,
провоцировал меня довольно грубо. Думаю, непосредственно по заданию
Ахмеджанова. Правда, может, он липовый капитан и удостоверение у него
фальшивое?
— Нет, Вадим Николаевич. Головня был настоящим капитаном
милиции, и удостоверение у него настоящее.
— Вы сказали — был? Его уже арестовали?
— Арестовали, — кивнул полковник, — только допросить не
успели. Он умер в тюремном госпитале.
— Как? Сам?
— Резонный вопрос. По официальному заключению — сам.
— Глеб Евгеньевич, — тихо спросила Маша, — как вы узнали,
что Юлию Воронину сыграла именно я?
Константинов молча вытащил из кармана коробочку из-под
контактных линз.
В палатку заглянул фельдшер.
— Товарищ полковник, я извиняюсь, там ребята бомжа какого-то
подобрали, говорят, бродил по лесу.
Вадим выскочил из палатки первым. «Андрюха жив!» —
прозвучало у него в мозгу.
На траве сидел страшно худой, сгорбленный старик в
лохмотьях. Реденькая седая борода чуть шевелилась на легком ветру.
— Неужели это он? — прошептала Маша. — Ты ведь не видел его
мертвым! Он мог выжить…
— Нет, Машенька, — грустно покачал головой Вадим. — Андрюха
погиб. Это совсем другой человек. Такие, как он, есть в каждом селе здесь, в
горах. Этому повезло, а Андрюха погиб. Как тебя зовут? — обратился доктор к
старику.
— Иван, — тихо ответил тот.
Эпилог
Перед самым Новым годом пошел дождь. Москва утопала в
ледяной слякоти, только по ночам глубокие лужи затягивались тонкой корочкой
льда. Иногда дождь сменялся колючей серой крупой, которая таяла, не долетая до
земли.
— Если сейчас ударит мороз, — говорил Машин папа, усаживаясь
на заднее сиденье «Тойоты», — будет такой гололед, что вам, Вадим, прибавится
работы. Всех ведь и с переломами, и после дорожных происшествий — к вам везут,
в Институт Склифосовского.
На чудом уцелевшей «Тойоте» теперь красовался московский
номер. Она не ехала, а почти плыла по глубоким лужам старомосковских переулков.
Выехали на Тверскую, под колесами захлюпала ледяная каша.
— Лева, закрой окно, — сказала Машина мама, — ты нас
простудишь.
— Натальюшка, тепло ведь. Так приятно ехать с приоткрытым
окном!
— Но не в декабре!
— Тоже мне, декабрь, — пожал плечами Лев Владимирович. —
Вадим, у вас там, за городом, есть хоть немного снега?
— Там все бело. Лев Владимирович. Никакой слякоти.
— Хорошо. А то Новый год без снега — это грустно. В тихом
дачном поселке в сорока километрах от Москвы Вадим купил небольшую двухэтажную
дачу. Денег, полученных за квартиру и дом в курортном городе, едва хватило на
покупку и ремонт подмосковного коттеджа. Ремонт пришлось делать капитальный,
проводить горячую воду, встраивать ванную. Закончился он всего неделю назад.
Новый год собирались встретить вчетвером, с Машиными родителями, в новом
свежеотремонтированном доме. А сегодня, тридцатого декабря, должна состояться
премьера на учебной сцене Малого театра. Известный молодой режиссер поставил со
студентами спектакль по пьесе Островского «Бешеные деньги». Маша играла главную
роль — Лидию Юрьевну Чебоксарову, взбалмошную и расчетливую красотку.
