Хозяйка с рассеянным видом присела на лавку у стола.
— А Соломина Юрия видела? — небрежно спросила она.
Маша молча кивнула.
— Ну и как?
— Замечательно.
— А жена у него какая?
— Жену не видела.
— А любовница есть, не знаешь?
— Понятия не имею.
— А этого, как его? Ну, Штирлица видела?
— Не помню.
— Как не помнишь?! — возмутилась хозяйка. — Как это можно не
помнить?! Он старый уже стал, Штирлиц-то… А какой был мужчина! Слушай, а вот
скажи, чтоб в фильме сняться, надо с режиссером переспать?
— Галина Ивановна, — терпеливо стала объяснять Маша,
отставляя чашку и закуривая, — я закончила второй курс. Про фильмы пока ничего
не знаю. Но думаю, спать с режиссером вовсе не обязательно.
— Ничего ты не знаешь, не помнишь, — разочарованно фыркнула
хозяйка, — даже сериалы не смотришь. Вот там актеры, там игра! Ты «Просто
Марию» смотрела? Нет. А я — все серии. Вот объясни мне, почему наши так не
могут? Попробовали снять эти, как их? «Петербургские тайны». Ох, и скукота!
Лучше бы не показывали, постыдились. Поучились бы у бразильцев!
— Кому что нравится… — пожала плечами Маша.
— Слушай, а у вас там, в театральном училище, все такие
тощие, как ты?
— Нет, не все. Разные есть.
— Актриса должна быть в теле, — авторитетно заявила хозяйка,
— что это за женщина — ни спереди ничего, ни сзади, ни по бокам?
Маша встала и отправилась к раковине мыть чашку и джезву.
— Ты гущу-то кофейную в раковину не лей, засор будет! —
спохватилась хозяйка. — Вон в цветы выливай!
Терпеть осталось пять часов. Всего пять часов.
Санин поезд прибывает в двадцать сорок, а сейчас три. «И что
я на Саню злюсь? — подумала Маша. — Он приедет, и все сразу станет хорошо. В
самом деле, почему он должен ради меня отказываться от роли красавца вампира?
Он ведь только уговаривал меня ехать в одиночестве и ждать здесь, а вовсе не
заставлял. Он тоже ездил на юг в последний раз только в детстве, с родителями.
Откуда ему знать, каково мне здесь одной?»
Запершись у себя в комнате. Маша решила скоротать время
балетными упражнениями. Спинки кровати были металлические, никелированные. Она
приспособилась одну из них использовать как балетный станок. Ничто так не
успокаивало, как занятия у станка.
Взявшись за холодную перекладину. Маша стала командовать
себе шепотом:
— Плие! Анкор плие! Гран батман!
Прозанимавшись больше часа, Маша улеглась на кровать с
книгой воспоминаний Алисы Коонен.
Наконец стрелки наручных часиков показали половину восьмого.
Маша умылась, причесалась и отправилась на вокзал. Поезд прибыл точно по
расписанию, в двадцать сорок. Она стояла у девятого вагона. Начали выходить
пассажиры. Прошло двадцать минут. Почти все вышли. Сани не было.
«Вот ты и накаркала себе! — зло усмехнулась Маша. — Вот тебе
и убежавший кофе!»
Она подошла к проводнице.
— Скажите, пожалуйста, в вагоне кто-нибудь еще остался?
— У меня никого, — пожала плечами проводница.
«Может, я перепутала вагон? Или Саня что-нибудь перепутал?»
Она обошла платформу. «Если он ехал в другом вагоне, то
стоит сейчас и ждет…» Но Сани нигде не было видно.
Маша посидела на лавочке, выкурила сигарету, уговорила себя
пока не волноваться и отправилась на переговорный пункт.
Опять проваливались жетоны и обрывалась связь. Но Маша
решила не уходить, пока не дозвонится. Но вот послышались далекие дребезжащие
гудки. Трубку взяла Санина мама.
— Машенька, здравствуй! Тебя очень плохо слышно. Саню
позавчера забрали в больницу с острым аппендицитом. Он просил выслать тебе
деньги телеграфом до востребования. Он очень волновался, что не сумеет
приехать. Я тебе сегодня утром отправила четыреста тысяч на обратную дорогу.
— Спасибо, Нина Владимировна, — упавшим голосом произнесла
Маша, — только родителям моим ничего не говорите. Передайте Сане, пусть не
беспокоится, выздоравливает. Я приеду, деньги верну.
Связь оборвалась. Перезванивать Маша не стала.
Глава 4
Елизавета Максимовна Белозерская не любила своего мужа.
Пятнадцать лет назад, выходя замуж, очень надеялась, что полюбит. Но так и не
смогла.
Пятнадцать лет назад Елизавете Максимовне исполнилось
двадцать пять, а ее мужу — пятьдесят. Пианист с мировым именем. Лиза
преклонялась перед его талантом. Он ухаживал за ней трогательно и возвышенно.
Бросая все дела, мчался ночной «Красной стрелой» из Москвы в Питер, чтобы
увидеть Лизу, побыть с ней несколько часов. Лиза танцевала в «Мариинке» и замуж
не собиралась. Но если уж выходить, то только за такого — одаренного, мягкого,
милого, трогательного человека. Любви, конечно, не было, но потом, со временем…
Как же можно его не полюбить? Тем более он в Лизе души не чаял.
Оставив в Ленинграде родителей и «Мариинку», Лиза переехала
в Москву, к мужу. Она честно старалась стать ему хорошей женой. При ее легком,
уживчивом характере это оказалось не слишком сложно.
Муж многого не требовал. Оба занимались любимым делом — он музыкой,
она танцем. С работой в Москве у Лизы проблем не возникало. В балетных кругах
ее знали.
Для ссор и выяснения отношений времени не оставалось, они во
всем уступали друг другу, так как оба считали себя людьми интеллигентными и
неконфликтными. Лиза очень хотела родить своему пианисту ребенка, хотя знала,
чем это обернется для нее как для танцовщицы. Ей казалось, ребенок заставит ее
полюбить пианиста по-настоящему, как мужчину, как мужа, а не просто как
одаренного музыканта и трогательно-доброго человека. Когда-то пианист уже был
женат, но детей в первом браке не получилось. Не получалось и сейчас. Лиза
искренне считала, что дело в ней, а не в нем. Просто ее балетный организм для
материнства не приспособлен. Для женщин ее профессии это обычное дело.
Внешне они казались вполне счастливой и благополучной парой.
Но у Лизы на третий год совместной жизни начались необъяснимые приступы тоски и
раздражения. Воспитание не позволяло выпускать это наружу, с мужем и
окружающими она оставалась все такой же ровной, спокойной и доброжелательной. А
жизнь ее между тем постепенно превращалась в тихий, уютный, интеллигентный ад.
Изменять мужу и заводить любовника она не собиралась — слишком уважала своего
пианиста, жалела его и измену считала предательством.
