– И ты даже ничуть не злишься на Элис? – спросила она.
– Почему это мы снова заговорили об Элис?
– Потому что мы затронули тему злопамятных бывших.
– Ну, я злюсь, – признался он. – Немного.
– Немного?
– А какая польза от того, что всю жизнь ходишь злым? Это вредит здоровью. Нужно прощать и жить дальше, как твоя мать. Она взялась за ум, верно?
– Ага. Проблема только в том, что папа тоже взялся за ум. И вернулся в ее жизнь.
– Разве плохо, что они снова вместе?
– Приходи на рождественский обед к Риццоли. Увидишь своими глазами, что из этого получается.
– Как мне это воспринимать – как угрозу или как приглашение?
– Моя мать постоянно спрашивает, когда ты снова придешь на обед. Ты для нее как хороший сын, какого у нее никогда не было, и она всегда к тебе неровно дышит, после того как ты поменял ей спущенную покрышку. Так что вполне можешь прийти – еды будет много. Я имею в виду – до безумия много.
– Ой, я бы пришел, но у меня уже есть планы на рождественский вечер.
– Не говори, я сама догадаюсь. – Она посмотрела на него. – Элис?
– Да.
Джейн вздохнула:
– Ладно. Полагаю, ты можешь прийти с ней.
– Ну ты видишь? Вот почему я не могу прийти с Элис. Она очень остро чувствует твою неприязнь.
– Моя неприязнь объясняется тем, как она поступила с тобой. Я ненавижу, когда тебе делают больно. И если она сделает это еще раз, я приду и дам ей поджопника.
– Вот поэтому я и не приду с ней на обед. Но матушке своей передай от меня привет. Она милая дама.
Джейн заехала на полицейскую парковку и заглушила двигатель.
– Жаль, я не могу придумать предлог, чтобы не приходить. Судя по тому, как развиваются отношения между матерью и отцом, от этого вечера не приходится ждать ничего хорошего.
– Ну, у тебя нет выбора. Это твоя семья, и это рождественский вечер.
– Да. – Джейн фыркнула. – О-хо-хо.
11
– Так что там с этой девочкой, у которой выскребли глаза?
Джейн, нахмурившись, посмотрела через обеденный стол на своего брата Фрэнки, который отреза́л себе щедрый кусок от жареной бараньей ножки. Их мать целый день провела в кухне, создавая блюда, во всем великолепии расставленные теперь на семейном столе. Баранья ножка была нашпигована зубчиками чеснока и прожарена до идеального промежуточного состояния, когда внутри остается кровь. Вокруг стояли тарелки и салатники, наполненные хрустящим картофелем с розмарином, спаржевой фасолью с миндалем, тремя видами салатов и домашними булочками. Анжела сидела во главе стола с лоснящимся от пота лицом (следствие кухонного жара) и ждала, когда семья поблагодарит ее за это восхитительное пиршество.
Так нет же, Фрэнки понадобилось начать прямо с убийства, и сделал он это, пока нарезал мясо, высвобождая целые ручьи сока с примесью крови.
– Сейчас не время и не место, Фрэнки, – пробормотала Джейн.
– Анжела, еда изумительная, – сказал Габриэль, как всегда внимательный и учтивый зять. – Каждое Рождество вы сами себя превосходите!
– Прошло уже больше недели, – продолжал Фрэнки, ничуть не устрашенный отповедью Джейн. – Какое там сорок восемь часов. – Он посмотрел на своего отца, Фрэнка, и изрек с авторитетным видом: – Если ты не слышал, па, то первые сорок восемь часов после совершения преступления – это самое благоприятное время для его раскрытия. А у бостонской полиции, кажется, до сих пор и подозреваемого нет.
Джейн мрачно нарезала картошку и спаржевую фасоль для своей трехлетней дочки Реджины.
– Ты знаешь, что я не могу говорить о деле.
– Да прекрасно можешь. Мы же здесь семья. И потом, про него столько говорили в новостях – о том, что преступник сделал с девочкой.
– Во-первых, та конкретная подробность насчет глаз не должна была попадать в новости. Кто-то допустил утечку, и я пытаюсь выяснить кто, черт бы его подрал. Во-вторых, она никакая не девочка. Ей двадцать шесть лет, а значит, мы должны говорить о ней как о женщине.
– Ну-ну, ты все время несешь эту пургу.
– А ты все время игнорируешь мои слова. Мама, жаркое – просто высший класс, – сказала она Анжеле. – Как оно у тебя получается таким нежным?
– Все дело в маринаде, Джейн. Я тебе давала рецепт в прошлом году. Ты забыла?
– Нужно будет найти. Только у меня все равно не получится, как у тебя.
– Вырезать глаза у девушки – в этом, наверно, есть какой-то глубокий психологический подтекст, – сказал Фрэнки, всезнающий авторитет по всем вопросам. – Тут невольно задумаешься, что значит такая символика. Возможно, этому типу не нравилось, как на него смотрят девочки… извини, женщины.
Джейн рассмеялась:
– Так ты теперь считаешь себя судебным психологом?
– Джейни, – вмешался Фрэнк-старший, – твой брат имеет право на собственное мнение.
– Мнение о том, о чем он ни шиша не знает?
– Я знаю то, что слышал.
– И что же ты слышал?
– Что глаза у жертвы были вырезаны и преступник вложил их ей в руку.
Анжела стукнула по столу вилкой и ножом:
– Неужели мы в рождественский вечер должны говорить о таких ужасах?
– Это их работа, – сказал отец Джейн, набивая рот картошкой. – Нам нужно к этому привыкнуть.
– С каких пор это работа Фрэнки? – поинтересовалась Джейн.
– С тех самых, как он пошел на криминологические курсы на Банкер-Хилл. Ты его сестра, ты должна одобрить его решение. И должна будешь ему помочь, когда он подаст заявление.
– Но я не собираюсь подавать заявление в бостонскую полицию, – произнес Фрэнки с возмутительной ноткой превосходства. – Я уже прошел два этапа в СОСА. Хорошее впечатление. Очень хорошее.
Джейн нахмурилась:
– Что такое СОСА?
– Твой муж знает. – Фрэнки взглянул на Габриэля.
До этого момента Габри занимался тем, что нарезал кусочки мяса для Реджины под размер ее ротика.
– Система отбора специальных агентов, – ответил он с покорным видом.
– Круто, да? – сказал Фрэнк-старший, хлопнув сына по спине. – Наш Фрэнки будет агентом ФБР.
– Не спеши, па. – Фрэнки скромно поднял обе руки. – Это еще только начало. Я прошел первый экзамен. Теперь мне нужно пройти собеседование. И вот тут факт работы моего зятя в агентстве может сослужить мне хорошую службу. Верно, Гейб?
– Полагаю, это не повредит, – дал Габриэль ни к чему не обязывающий ответ. Потом обратился к Анжеле: – Можно еще фасоли? Реджина ее сметает, только успевай подавать.
