– Вот эта улица. Поворачивай направо, – велела она.
Они покинули район особняков и поехали по улице, где дома были не такими большими, но гораздо более дорогими, чем мог себе позволить бостонский коп. Муж Сары Бастераш работал в крупной экспортной фирме, и Сара, вероятно, жила безбедной жизнью в этом районе, где на подъездных дорожках стояли «лексусы» и «вольво» и все палисадники были безупречно вылизаны. На этой улице красивых домов было потрясением вдруг увидеть почерневший каменный фасад.
Джейн и Фрост вышли из машины и уставились на пустой участок, где прежде стоял дом Бастерашей. Хотя обугленные останки вывезли, по обожженной коре деревьев было очевидно, что здесь бушевал пожар, а сделав вдох, Джейн ощутила запах дыма и пепла. Соседние дома не пострадали, они высились по обе стороны собственности Бастерашей, дерзкие и непокоренные, с их идеальными крылечками и идеально подстриженными живыми изгородями. Но сгоревший соседский дом кричал о том, что трагедия может случиться с каждым. Огонь не делал различий между богатыми и бедными – пламя уничтожало всех.
* * *
– Когда это случилось, я был в командировке в Пекине, – сказал Кевин Бастераш. – Моя компания экспортирует сельскохозяйственные продукты, и я вел переговоры о поставке в Китай молочного порошка.
Он замолчал и уставился на бежевый ковер, купленный так недавно, что от него еще исходил химический запах нового дома. В этой просторной солнечной квартире все кричало о временности: от голых стен до пустых книжных полок. Два месяца назад Кевин Бастераш потерял в огне дом и жену. Теперь он называл домом это жилье – безликую квартиру в многоквартирном доме в пяти милях от того места, где они с Сарой мечтали о детях. В этой бездушной комнате не было ни одной фотографии.
Огонь сожрал все.
– Мне сообщили перед ланчем по пекинскому времени, – продолжил Кевин. – Позвонил наш сосед из Ньюпорта, сказал, что мой дом горит и приехали пожарные машины. Сару еще не нашли, и сосед надеялся, что ее не было дома во время пожара. Но я уже знал. Знал, потому что Сара не позвонила мне утром, а обычно звонила. Она всегда звонила мне утром в одно и то же время. – Он посмотрел на Джейн и Фроста. – Сказали, что это несчастный случай.
Джейн кивнула:
– Согласно пожарной экспертизе, ваша жена оставила горящие свечи на тумбочке в спальне и уснула. У кровати нашли бутылку виски, поэтому предположили…
– Предположили, что она выпила и проявила беспечность. – Кевин сердито тряхнул головой. – Сара не такая. Она никогда не была беспечной. Да, она могла выпить рюмочку перед сном, но напиться так, чтобы не заметить пожара?.. Я говорил об этом полиции и пожарным экспертам. Проблема состояла в том, что чем упорнее я настаивал на невозможности несчастного случая, тем подозрительнее они посматривали на меня. Они спрашивали, нет ли у меня романа, не были ли мы с Сарой в ссоре. Мужья всегда первые подозреваемые, верно? И что с того, что я был в Китае, когда это случилось? Я мог нанять киллера. Спустя какое-то время мне не осталось ничего другого, кроме как согласиться на несчастный случай. Потому что ну кому нужна была ее смерть? Никому. – Он посмотрел на Джейн. – А потом позвонили вы. И все изменилось.
– Не обязательно. Просто ваше дело стало частью более крупного расследования. У нас два убийства в Бостоне, и мы пытаемся определить, не связаны ли они каким-либо образом со смертью вашей жены. Вам что-нибудь говорит имя Тимоти Макдугал?
Кевин покачал головой:
– Нет, впервые слышу.
– А Кассандра Койл?
Кевин задумался.
– Кассандра, – пробормотал он, словно вызывая лицо, воспоминание. – Сара называла подружку по имени Кассандра, но фамилии я не помню.
– Когда это было?
– В начале прошлого года. Сара сказала, что ей позвонила девушка, которую она знала девчонкой, и они собирались встретиться за ланчем. Я ее никогда не видел. – В приступе отвращения к самому себе он пробормотал: – Наверное, опять был в какой-нибудь командировке.
– Где выросла ваша жена, мистер Бастераш? – спросил Фрост.
– В Массачусетсе. Она переехала в Ньюпорт, когда нашла здесь работу в Школе Монтессори.
– Она часто приезжала в район Бостона? У нее там были друзья, семья?
– Нет. Родители умерли, так что ей не к кому было ездить в Бруклайн.
Джейн перестала делать записи в блокноте и подняла голову:
– Сара выросла в Бруклайне?
– Да, она жила там, пока не окончила школу.
Джейн и Фрост переглянулись. Кассандра Койл и Тимоти Макдугал тоже выросли в Бруклайне.
– Ваша жена была католичкой, мистер Бастераш? – спросил Джейн.
Он нахмурился, вопрос Джейн явно озадачил его.
– Ее родители были католиками, но Сара давно оставила церковь. – Он печально усмехнулся. – Она говорила, что до сих пор носит травмы католического воспитания.
– Что она имела в виду?
– Это она так шутила. Она говорила, что Библия должна быть оценена высшим баллом по уровню насилия.
Джейн наклонилась к нему, чувствуя, как участился ее пульс:
– Ваша жена знала что-нибудь о католических святых?
– Гораздо больше меня. Я воспитывался агностиком, а вот Сара могла посмотреть на картину и сказать: «Это святой Стефан, его забили камнями до смерти». – Он пожал плечами. – Наверное, этому и учат детей в воскресной школе.
– Вы не знаете, в какую церковь она ходила ребенком?
– Понятия не имею.
– А в какую школу?
– Извините, я не помню. – Он помолчал. – Если бы знать заранее.
– Вам известны какие-нибудь ее друзья детства из Бруклайна?
Кевин надолго задумался над этим вопросом, но так и не смог на него ответить. Вместо ответа он посмотрел на окно, на котором пока не висели шторы, потому что это место еще не стало его настоящим домом. Может, никогда и не станет: временное обиталище Кевина Бастераша, место скорби и исцеления, которое он со временем покинет.
– Нет, – ответил он наконец. – Я виню себя за это.
– Почему, сэр? – мягко спросил Фрост.
– Потому что меня никогда не было рядом с ней. Вечно в командировках. Половину времени я проводил на чемоданах. Договаривался о сделках в Азии, когда должен был находиться дома. – Он посмотрел на них, и глаза его увлажнились. – Вот вы спрашиваете о детстве Сары в Бруклайне, а я ничего не могу сказать.
Может быть, кто-нибудь другой скажет, подумала Джейн.
* * *
Она не говорила с Элейн Койл несколько недель и, набирая ее номер, боялась вопроса, который Элейн почти наверняка задаст: «Вы так и не нашли убийцу моей дочери?» Этого известия всегда ждут родственники жертвы. Им не нужны отговорки. Они хотят положить конец неопределенности. Они хотят справедливости.
