– Ты ведь говорила, что больше не придешь, – начала Амальтея. – Почему ты здесь?
– Эта коробка с фотографиями, которую ты прислала…
– Откуда ты знаешь, что это я прислала?
– Я узнала лица на фотографиях. Это твоя семья.
– И твоя тоже. Твой отец. Твой брат.
– Женщина, которая привезла мне коробку, – кто она?
– Так, никто. Просто она в долгу передо мной, потому что я здесь не давала ее в обиду. – Амальтея откинулась на спинку стула и заговорщицки улыбнулась Мауре. – Когда меня это устраивает, я забочусь о людях. Слежу, чтобы с ними ничего не случилось как в этих стенах, так и вне их.
«Мания величия, – подумала Маура. – Старая смешная женщина, умирающая в тюрьме, думает, что все еще имеет силы манипулировать людьми. И с чего я взяла, что она может нам что-то рассказать?»
Амальтея взглянула на одностороннее зеркало:
– За этим окном детектив Риццоли, верно? Смотрит на нас, слушает. Я вижу, вы обе постоянно в новостях. Вас называют «Первые бостонские дамы криминалистики». – Она повернулась к окну. – Если хотите узнать про Станека, детектив, заходите и спросите у меня лично.
– Откуда ты узнала, что мы пришли из-за Ирены? – спросила Маура.
Амальтея фыркнула:
– Послушай, Маура, почему ты так меня недооцениваешь? Я знаю, что происходит в мире. Я знаю, какие у тебя проблемы.
– Ты дружила с Иреной Станек.
– Она была еще одной потерянной душой, с которой я здесь познакомилась. Я присматривала за ней. Жаль, что она умерла, так и не успев меня отблагодарить.
– Ты поэтому пишешь Мартину Станеку? Потому что он в долгу перед тобой?
– Я присматривала за его матерью, почему бы ему не оказать мне несколько услуг?
– Каких?
– Купить мне журналы. Газеты. Мои любимые шоколадные плитки.
– А еще он делился с тобой. Говорил о том, что собирается сделать.
– Делился?
– Когда я приходила к тебе в больницу, ты сказала: «Скоро ты найдешь еще одну». Ты имела в виду одну из жертв Мартина Станека, верно?
– Я говорила такое? – Амальтея пожала плечами, приложила палец к виску. – Ты же знаешь, как работает голова при химиотерапии. Затуманивает память.
– Станек рассказывал тебе, что он собирается сделать с детьми, которые дали против него показания?
– С чего ты взяла, что он собирался что-то сделать?
Это была партия в шахматы, Амальтея изображала невинность, чтобы выудить из Мауры информацию.
– Ответь мне, Амальтея. На кону стоят человеческие жизни, – сказала Маура.
– И почему это должно меня волновать?
– Если в тебе осталось хоть что-то человеческое, то должно.
– О чьих жизнях идет речь?
– Двадцать лет назад пятеро детей помогли посадить Станеков в тюрьму. Теперь трое из них мертвы, а один пропал. Но ты ведь уже знаешь это, верно?
– А что, если эти жертвы не были так уж невинны? Что, если вы вывернули все наизнанку и истинными жертвами были Станеки?
– Верх – это низ, белое – это черное?
– Ты не знала Ирену. А я знала. Я посмотрела на нее и сразу поняла, что ее посадили ни за что. Люди говорят о том, что необходимо выкорчевать зло, но большинство из вас даже не могут опознать его, когда видят.
– А ты, значит, можешь?
Амальтея улыбнулась:
– Я узнаю таких, как я. А ты?
– Я сужу о людях по их делам, и я знаю, что делал Мартин Станек с этими детьми.
– Тогда ты ничего не знаешь.
– А что я должна знать?
– Что иногда верх на самом деле – низ.
– Ты сказала, что скоро мы найдем еще одну жертву. Откуда ты это знала?
– Тогда это тебя не взволновало.
– Мартин Станек говорил тебе? Делился своими планами мести?
Амальтея вздохнула:
– Ты задаешь неправильные вопросы.
– А какой вопрос правильный?
Амальтея повернулась к одностороннему зеркалу и улыбнулась Джейн, стоявшей с другой стороны:
– Какую жертву вы не нашли?
* * *
– Это все вранье. Она говорит загадками, чтобы запутать тебя. Чтобы ты наверняка приехала к ней еще раз. – Джейн хлопнула ладонями по баранке. – Черт побери, нужно мне было самой встретиться с этой сукой. Уж слишком тяжело тебе это дается. Извини.
– Мы обе решили, что говорить должна я, – возразила Маура. – Я единственная, кому она доверяет.
– Ты единственная, кем она может манипулировать. – Напряженный дневной трафик, замедлявший их возвращение в Бостон, заставил Джейн поморщиться. Перед ними, насколько хватало глаз, растянулась длинная цепочка машин. – Ничего полезного из нее не удалось выудить.
– Она сказала о жертве, которую ты еще не нашла.
– Может, она имеет в виду Билла Салливана, молодого человека, пропавшего в Бруклайне. Если его похоронили заживо, как святого Виталия, мы его, возможно, никогда не найдем. Я только надеюсь, что бедняга был без сознания, когда Станек принялся копать яму.
– А если она имела в виду другую жертву? Ты пока так и не нашла Холли Девайн. Ты уверена, что она жива?
– Я постоянно звоню ее отцу, а он каждый раз отказывается со мной говорить. Может, это и к лучшему. Если ее не можем найти мы, то не может и убийца.
Маура взглянула на Джейн:
– Раз ты так уверена, что Мартин Станек – убийца, то почему ты его не арестуешь?
Молчание Джейн говорило о многом. Несколько секунд она просто молча смотрела на караван машин, растянувшийся перед ними.
– Я это не могу доказать, – призналась она наконец.
– Ты обыскивала его квартиру. Так ничего и не нашла?
– Ни кетамина, ни клейкой ленты, ни скальпелей – ничего. Машины у него нет, как же он мог перевезти тело Тима Макдугала на пристань? К тому же у него железное алиби на канун Рождества. Он ел в бесплатной кухне при церкви. Монахини его помнят.
– Может быть, он не твой преступник.
– Или работает с напарником. Кем-то, кто за него совершает убийства. Станек двадцать лет отсидел в тюрьме. Кто знает, какие он там завел знакомства. Кто-то наверняка ему помогает.
– Ты уже прослушиваешь его телефон. С кем он говорит?
– Ну, с теми, с кем и можно ожидать. Со своим адвокатом, местной пиццерией. С какой-то журналисткой, которая пишет книгу. С риелтором, который продает родительский дом.
– И никого с криминальным прошлым?
– Нет, все они чисты как новорожденные. – Джейн сердито уставилась на дорогу.
