Арлин наконец удалось снова собраться с силами. Она посмотрела на Джейн:
– Никто прежде не спрашивал у меня про Билли. Никого это не интересовало.
– Нас интересует. Нас интересует правда.
– А правда состоит в том, что Билли Салливан был отвратительный маленький говнюк. – Она замолчала, удивившись собственной вспышке. – Ну вот. Я это сказала. Мне нужно было донести это до его матери, но нет, она бы все равно никогда не поверила. Никто не хочет думать, что у них в семье родился урод, но иногда это так очевидно, кто плохой, а кто хороший. Мальчик, который любит делать больно другим детям, а потом лжет о своем поведении. Мальчик, который ворует. Но у идиотки-матери и в мыслях ничего нет. – Она снова помолчала. – Вы встречались со Сьюзен Салливан?
– Мы говорили с ней после исчезновения ее сына.
– Я знаю, нельзя говорить плохо о матери, потерявшей ребенка, но Сьюзен была частью проблемы. У нее всегда находились оправдания всем гадостям, которые делал Билли. Вы знаете, однажды он освежевал маленького опоссума, только чтобы получить удовольствие. Лиззи говорила мне, что он любит резать животных. Он отлавливал лягушек в пруду и разрезал их еще живыми, чтобы посмотреть, как бьется сердце. Если он мальчишкой был таким, то страшно представить, во что он превратился, став взрослым.
– Вы не общались со Сьюзен?
– Упаси боже. После процесса я избегала ее. Или она меня избегала. До меня доходили слухи, что Билли пошел по финансовой части. Он орудовал миллионами долларов других людей и купил матери прекрасный большой дом в Бруклайне. А еще загородный дом в Коста-Рике. По крайней мере, он знает, как нужно обращаться с собственной матерью. – Она снова посмотрела в окно, на крутящиеся вихрем снежинки. – Я знаю, мне следовало послать Сьюзен письмо, сказать, как я ей сочувствую в связи с Билли. Она ведь мне ни словом не посочувствовала, когда пропала Лиззи, но все же правильно было бы написать ей. Ведь она в конечном счете потеряла сына.
Джейн и Фрост переглянулись, охваченные одной и той же мыслью: «Потеряла ли?»
37
В доме моего покойного отца стоит сладковатый запах лилий, и мне хочется распахнуть окна и впустить внутрь прохладный зимний воздух, но это было бы жестоко по отношению к тридцати двум гостям, которые толкутся в гостиной и столовой, подкармливаясь закусками с подносов. Все говорят шепотом и чувствуют потребность прикоснуться ко мне, а я дергаюсь от каждого прикосновения, от всех этих утешительных похлопываний по плечу и пожатий локтя. Я отвечаю мрачными «спасибо» и даже умудряюсь выдавить несколько приличных слезинок. Совершенство приходит с опытом. Впрочем, нельзя сказать, что смерть отца оставила меня равнодушной, мне его действительно не хватает. Мне не хватает того утешительного знания, что есть в мире человек, который любит меня и готов ради меня на все, что он и доказал. Чтобы я была в безопасности, мой отец пожертвовал своим изъеденным раком телом и своими немногими оставшимися, пусть и ужасными, месяцами жизни. Вряд ли появится другой человек, настолько преданный мне.
Хотя Эверетт Прескотт и делает все возможное, чтобы играть эту роль.
С тех самых пор, как мы вернулись после панихиды, Эверетт практически не отходит от меня. Он все время доливает мне вино в бокал, приносит всякие кусочки на тарелке, и меня уже начинает немного раздражать его внимание, потому что он не дает мне ни минутки побыть с самой собой. Даже когда я ухожу в кухню, чтобы взять еще тарелку сыра и крекеры из холодильника, он следует за мной и маячит рядом, пока я сдираю пластиковую обертку с подноса.
– Чем-нибудь помочь, Холли? Я понимаю, как тебе тяжело иметь дело с таким количеством гостей.
– Ничего, справлюсь. Не хочу, чтобы кто-то остался голодным.
– Давай это мне. А напитки? Открыть еще несколько бутылок вина?
– Все под контролем. Успокойся, Эверетт. Это всего лишь друзья и соседи отца. Он бы наверняка не хотел, чтобы мы тут слишком уж напрягались.
Эверетт вздыхает:
– Жаль, я не знал твоего отца.
– Ты бы ему понравился. Он всегда говорил, что ему наплевать, богат человек или беден, пока он ко мне хорошо относится.
– Я стараюсь, – с улыбкой говорит Эверетт.
Он берет поднос с сыром и крекерами, и мы возвращаемся в столовую, где меня встречают утомительные сочувственные взгляды. Я пополняю тарелки на столе, поправляю вазы с цветами. Люди принесли столько этих треклятых лилий, меня тошнит от их запаха. Не могу не рассматривать букеты – вдруг где-нибудь попадется пальмовый лист, но там, конечно, ничего такого нет. Мартин Станек мертв. Он не сможет мне повредить.
– Твой отец совершил настоящий подвиг, Холли. Мы должны быть благодарны ему, – говорит Элейн Койл.
Мать Кассандры стоит с тарелкой закусок в одной руке и бокалом вина в другой. Недавно ее бывший муж Мэтью покинул этот мир, проведя несколько недель без сознания, но Элейн безмятежна и элегантна все в том же черном платье, в каком она была на похоронах дочери в прошлом месяце.
– Будь у меня малейшая возможность, я бы сама пристрелила этого сукина сына. Знаю, что я не единственная, кто так думает. – Она показывает на женщину, стоящую рядом с ней. – Ты ведь помнишь маму Билли Салливана?
Я много лет не видела Сьюзен Салливан, но внешне она ничуть не постарела с нашей последней встречи. Ее неизменно светлые волосы уложены и идеально покрыты лаком, а лицо пугающе гладко. Кажется, богатство пошло ей на пользу.
Я пожимаю руку Сьюзен:
– Спасибо, что пришли, миссис Салливан.
– Мы все так огорчены, Холли. Твой отец был настоящим героем.
Элейн стискивает локоть Сьюзен:
– И сколько же мужества вам потребовалось, чтобы прийти сюда. Ведь совсем недавно Билли… – Ее голос затихает.
Сьюзен выдавливает улыбку:
– Я думаю, важно, чтобы все мы отдали дань уважения человеку, который нашел в себе силы покончить с этим. – Она смотрит на меня. – Твой отец сделал то, на что никогда не пошла бы полиция. А теперь дело разрешилось окончательно и навсегда.
Две женщины уплывают в сторону, и ко мне подходят другие гости с выражением соболезнования. Кое-кого из них я вспоминаю с трудом. Новостные каналы безжалостно сообщали о смерти моего отца, и я подозреваю, что многие пришли сюда из любопытства. Ведь мой отец был героем, он умер, совершив правосудие над человеком, который надругался над его дочерью.
Теперь все знают, что я одна из жертв «Яблони».
Взгляды, обращенные на меня, когда я прохожу между гостями, одновременно сочувственные и немного смущенные. Да и как можно заглянуть в глаза жертве насилия, не представив, что́ совершил над ней насильник? Двадцать лет спустя все забыли об этом деле, и вот, пожалуйста, оно снова на первых страницах. «ОТЕЦ, УБИВШИЙ РАСТЛИТЕЛЯ ДОЧЕРИ, ЗАСТРЕЛЕН ПОЛИЦИЕЙ».
