Главная задача, которую поставил Тепкоев ученым, – создать своего рода «живую бомбу» – зомби, который может доставить пояс смертника в нужное место. Если удастся наладить хотя бы примитивное управление зомби, то у него в руках окажется неисчерпаемый ресурс смертников, которых не надо готовить.
Главным в спецлаборатории был ученый по имени Танзил Шарипов. Он был из Дагестана, работал до всего этого на Академию наук, занимался секретными разработками…
Сейчас он держал в руках пульт от игрушечной машинки, сама машинка ехала по лабиринту, выстроенному в бывшей столовой из столов. За машинкой, неуклюже тычась во все стороны, но все же выдерживая направление, шел зомби…
– Как? – спросил Тепкоев.
– Как и предполагали, инфразвук. Они практически не дышат, но раз у них остается двигательная активность, то и звуки они издавать могут, правда очень слабые. Человеческое ухо их не слышит, а вот они каким-то образом слышат, правда, как именно – мы не поняли. Когда зомби видит то, что может быть добычей – он издает звук, который улавливают другие зомби. И начинается охота.
– То есть вы просто записали звук?
– Да, на диктофон, он закреплен на машинке. Примитивно – но действенно. Нужна аппаратура – но не такая сложная.
– А как насчет трансляции?
– Вот с этим сложнее. Пока единственный выход – оставлять в районе цели диктофон.
– Это сложно.
– Да, но пока ничего лучше мы не придумали. Если бы работали сети, можно было бы поиграть с телефонами…
– А дрессировать?
Шарипов покачал головой.
– Бесполезно. У них нет мозговой активности.
– Совсем?
– Совсем. Мы пытались понять, есть ли у них иерархия – но поняли, что нету. У них нет главных и подчиненных.
– Но они способны к обучению?
– Да, но в небольших пределах – усвоение охотничьих приемов. Они не способны создавать долговременные стаи, если стая и создается – то ситуационно. И сразу распадается.
– Мне кажется, у них все-таки есть что-то в голове.
– Да… самое удивительное – процесс трансформации.
– В монстров?
– Именно. У нас нет оборудования, чтобы установить это точно, но я предполагаю, что процесс сходен с раком. Но он в отличие от рака контролируем и не наносит вреда организму. Просто удивительное явление.
– Да, только мы все можем вымереть.
– Притом что вирус защищает нас. От всего, включая рак и СПИД. Он каким-то образом действует на клеточном уровне.
Тепкоев размышлял – не так все плохо. Оставил где-то магнитофон, включил – все зомби и сбежались.
– На каком расстоянии действует приманка?
– Зависит от прохождения волн. Довольно большого – на прямой мы дошли до ста шестидесяти метров.
– Немного.
– При совершенной аппаратуре может быть и больше. Сейчас мы изучаем все, что можем. Например, ультравысокие частоты.
– Зачем?
– Возможно, мы найдем что-то, что сможет работать как отпугивающее средство. Включил… и все зомби разбежались.
– А люди?
– Тоже проблема. Ультравысокие частоты вызывают фобии, депрессии, самоубийства. Но возможно, есть смысл создавать что-то вроде аварийной системы.
– Включил – и испугал?
– Да, верно. Для аварийных ситуаций. Еще мы изучаем воздействие электричества…
Тепкоев похлопал ученого по плечу.
– Продолжайте…
– Нам нужны мощности. Нам постоянно обрубают напряжение… Дауд…
– Я с ним поговорю…
Тепкоев пошел к выходу, думая – что дальше? Если он доведет до ума хоть что-то, это можно будет предлагать на продажу или обмен. Или становиться самым сильным…
Один из телохранителей, как только они вышли на улицу, посмотрел наверх, вгляделся, удивленно цокнул языком.
– Э, дядя, посмотрите…
Тепкоев посмотрел на небо, в ту сторону, куда указал родственник, и увидел четырехмоторный самолет. Так как он в свое время прошел «Курсы усовершенствования офицерского состава» в Балашихе, он сразу опознал, что это не «Ан-12» и не «Ил-76». Это «Геркулес», стандартный средний транспортный самолет НАТО. Только непонятно, что он тут делает, и вообще…
Самолет начал разворачиваться и снижать высоту – и Тепкоев с ужасом понял, что сейчас будет.
– К машинам! – Он схватил кого-то за шиворот и потащил за собой…
Бывшая Россия, где-то между Пензой и Ульяновском
Тысячный день Катастрофы
Сегодня был знаменательный день. Тысячный день Катастрофы – и мы все еще были живы…
Хотя все мы – все до одного – прошли эту тысячу дней от первого дня до последнего. И в тылу никто не отсиделся, потому что тыла больше не было.
И фронта.
Ничего больше не было.
По этому поводу я разрешил всем, кроме ночной смены, по сто граммов. За то, что мы все еще живы. В экспедициях – был сухой закон, но сейчас можно было его и нарушить.
И нарушили. К беде.
Достали гитару, лучше всего у нас на гитаре играл Вова Крест, вот ему и дали. Он тронул струны…
Четвертые сутки пылают станицы,
Горит под ногами Донская земля.
Не падайте духом, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина.
Над Доном угрюмым идем эскадроном.
На бой вдохновляет Россия-страна.
Поручик Голицын, раздайте патроны,
Корнет Оболенский, налейте вина.
Мелькают Арбатом знакомые лица,
Шальные цыганки заходят в дома.
Все будет прекрасно, поручик Голицын,
За все тот, кто должен, получит сполна.
А где-то ведь рядом проносятся тройки,
Увы, мы не знаем, в чем наша вина.
Поручик Голицын, так будьте же стойки,
Корнет Оболенский, налейте вина.
А где-то уж кони проносятся к яру,
Ну что загрустили, мой юный корнет?
А в комнатах наших сидят комиссары,
И девочек наших ведут в кабинет.
Ах, русское солнце, великое солнце,
Корабль «Император» застыл, как стрела.
Поручик Голицын, а может, вернемся?
Зачем нам, поручик, чужая земля?
Я тут же вспомнил… я еще живу на Удмуртской… двушка… мама… пластинка… открытая дверь на балкон…
Первые девушки…
Девяностый год.
Страна летела в пропасть, но вот сколько потом ни силился вспомнить – не было ощущения конца, не было ощущения чего-то страшного, неотвратимо надвигающегося на нас. У меня это время скорее ассоциируется с взрослением, с первым опытом, с первой девушкой и первым поцелуем. Может, потому я и не пропитался глухой, нерассуждающей ненавистью ко времени моей молодости и сохранил возможность рассуждать здраво.
