Глава восьмая
Мимо ехали бетонные домишки, полинялые гаражи и куцые лесные вставки. Кикимора сидела у окна, а Катя — рядом. Она всё никак не могла отдышаться от произошедшего. Созданьице принялось снимать варежку, но невыросшая посмотрела на сползающую ржавую рукавицу так, что Кикимора вернула её обратно.
Слева от Кати молодой выросший читал телефон. На противоположной лавке слева направо разместились старая выросшая, средняя выросшая и молодая выросшая с круглым выпирающим в вагон животом. Беременная и средневыросшая как бы отражались друг в друге с разницей в двадцать лет. Катя поняла, что это мама, дочка, а под пальто кто-нибудь следующий, кого никто ещё не знает — хотя уже очень любят. Может быть, это кто-нибудь вроде Лары, или Сомова, или Кати, или Носова, или даже Курина. Катя слепила в уме:
Невыросший в животе,
Как лысый кот в мешке.
Кикимора задремала, закрыв сонные глаза. Электричка дёрнулась, и голова созданьица упала на Катино плечо. Катя заметила, что средневыросшая и её дочь глядят на кикимору с нежной внимательностью.
— Может быть, снимешь с сестрёнкиного носа шарф? А то она у тебя задохнётся, — это серьёзно сказала средневыросшая.
— Да нет, ей так нормально, — спокойно ответила Катя.
— Это что же вы без взрослых путешествуете? — не отставала мать беременной.
— Всего четыре остановки, а на станции нас бабушка встретит, — врать было легко и гладко.
Средневыросшая успокоилась ответом. Электричка затормозила и разинула со скрипом двери. В вагон зашло несколько выросших. Женский голос с потолка объявил следующую станцию. Поезд двинулся, и Кикимора проснулась. Её взгляд упёрся в живот молодой напротив. Беременная заметила, улыбнулась и положила белую, гладкую руку себе на пузо. Созданьице медленно, по-звериному наклонило голову, задвигало под шарфом носом, глаза её с торчащими беличьими ресницами сузились до щёлочек, а жёлтые зрачки, наоборот, растеклись по яблокам. Кикимора вцепилась зрением в спрятанного ребёнка. Катя увидела, что беременная схватила ртом воздух, а свой живот обеими руками. Она с не помещающимся на лице страхом глядела в глаза созданьицу.
— Кать, чего?! — это заволновалась средневыросшая и принялась почему-то обмахивать дочь своей кожаной сумкой.
Катя сразу поняла, что обратились не к ней, но не понимала, что творится. Только подумала, что:
Ребёнок у животного или женщины
в животе
Равняется кожаной сумке в лапе или
в руке.
Парень рядом с Катей выбрался из телефона. Старуха напротив почему-то тоже схватилась за свою кожаную сумку.
— Кать! — требовала, сама не зная чего, средневыросшая.
Из соседних отсеков на них тоже принялись заглядывать, удлиняя свои шеи.
— Стоп-кран нажмите! — громко посоветовала другая средневыросшая откуда-то сбоку.
Катя почувствовала вдруг, что беременная теперь стала каменной — её парализовало, и ничего она не может делать больше, только с ужасом пялиться на Кикимору. Необходимо было какое-нибудь глупое, необязательное действие.
— Давай я тебе сапог поправлю! — это прокричала Катя созданьицу в запрятанное ухо, и полвагона перевело на них глаза.
Катя нагнулась и принялась тянуть краешки своего бывшего, нынче кикиморского сапога вверх и запихивать туда давно пытающуюся сбежать рейтузину. Созданьице отвело взгляд от беременной и наклонило голову к своей левой нижней лапе, у которой копошилась Катя.
— Мама, мама… Давай уйдём… — это очень тихо проговорила беременная, воспользовавшись передышкой.
Когда Кикимора перетащила свой жёлтый взгляд обратно, беременная уже встала, взялась за живот и, стараясь не смотреть никому в глаза, вышла в проход, придерживаемая матерью. Женщины преодолели вагон и скрылись в тамбуре. Глаза Кикиморы возвратились к своему обычному разрезу и желтизна снова собралась в зрачки. Молодой выросший влип в телефон. Старая выросшая разжала руку с сумкой. Электричка подышала и остановилась. Мать и дочь вышли на обледенелую плиту платформы среди молчаливого дачного посёлка. Беременная села прямо в сугроб на скамейке, а её мать принялась кричать в телефон.
— Хэ! — досадливо сказала Кикимора, когда электричка тронулась.
Невыросшая внимательно посмотрела созданьицу в морду.
Дальше ехали всем вагоном так, будто этого не было. Катя всегда дивилась этой способности выросших перепрыгивать через произошедшее, делать вид, будто ничего не случилось. Это то же самое, как папа, когда они вернулись после бабушкиных похорон домой, сразу вытянулся у телевизора и начал перебирать пультом каналы. Тут Катя вспомнила, что решила сегодня совсем ничего не вспоминать.
Двери, противоположные тем, в которые сбежали мать и дочь, разъехались. В вагон шагнул выросший инвалид с толстыми губами. В левой вытянутой руке он торжественно держал поводок с овчаркой. Инвалид и пёс пошли по ряду чрезвычайно привычно и свободно, будто прогуливаясь среди деревьев, а не сидений с людьми.
— Ми-и-ы-е ха-о-оше, пда-айте на поку-у-уша сба-а-ачике и ме-е! — это выговаривал инвалид, завывая одни и забывая другие звуки.
Подавали выросшие женского рода, тянули потяжелевшие от мелочи руки, сжимая кулаки так, словно хотели выдавить из монет заточённых в них орлов. Инвалид собирал милостыню данью, требовательно и непринуждённо, останавливаясь у сидений вместе с овчаркой на две-три секунды.
Старая выросшая напротив Кати и созданьица вытащила из кожаной сумки свои монеты и выставила их. Инвалид остановился и протянул руку уточкой, будто сам подавал старухе. Кикимора приоткрыла глаза, выползая из полудрёмы. Овчарка пощупала ноздрями воздух в их отсеке, вдруг визгливо заскулила, дёрнулась и потащила за собой хозяина на поводке. Инвалид бежал за ней, спотыкаясь о ноги и сумки и звонко роняя монеты.
— Ну-у-у… куда-а-а-а?! — взвизгнул он.
Собака упрямо уводила его из вагона. Они скрылись в том же тамбуре, что и беременная с матерью. Катя повернула голову обратно. Кикимора опять дремала, погрузившись в шарф по рыжие ресницы. Невыросшая тоже прикрыла глаза. Это расстояние между предыдущей и пред-Катиной остановкой было очень длинное. Ещё раз лязгнули и засвистели двери вагона. В них снова ввалился инвалид с собакой. Его конвоировали две выросшие в одинаковых тёмно-синих пальто. Одной контролёрше было не сильно много лет, второй больше. Молодая шла прямо в спину инвалиду.
— Гру-у-у-убая, бессерде-е-е-е-е-ечная! — это оборачивался на неё инвалид.
— Давай-давай, двигайся! — это она ему басила в затылок.
Собака стремительно пронеслась мимо Кати и Кикиморы. Невыросшая не находила лепесточки в своих карманах.
— Ты не брала билеты? — это Катя потрясла созданьице за тощее плечо.
