— …а Торсон будет следить за всем через воду, и когда все закончится, вы меня встретите у леса, — тараторит Агата, а Мелисса смотрит на нее, не кивая, но Агата не замечает. — Я познакомлю вас с Гефестом, и… И… И вообще, габо начнут считать нас героями!
Мелисса все молчит, и поэтому Агата говорит быстрее и быстрее:
— Габо сразу захотят с нами дружить, и будут катать нас на спинах под водой, вот увидите, они и летать с нами будут, представляете себе? Только возьми мне самый теплый свитер, — перечисляет Агата, — самый теплый свитер и самое большое полотенце. Нет, два полотенца, и мои толстые варежки, помнишь, мама связала нам одинаковые? И еды! — добавляет Агата, вспомнив, как ужасно ей захотелось есть, как только она согрелась. Ей и сейчас ужасно хочется есть, аж в желудке что-то тоненько пищит, но у нее нет времени на еду, она боится, что браконьеры уйдут из леса и их уже не удастся найти. У Агаты есть план, такой простой, что аж дух захватывает: она спустится под воду, найдет Гефеста, они все расскажут старшим габо — про войну и про непонятную фразу «чтоб мир перевернулся», от которой — Агата это чувствует, хотя и не понимает до конца — веет настоящим ужасом и для людей, и для габо, и для ундов — для всех. Решение такое простое: Агата выведет габо туда, где собираются браконьеры, — Агата уверена, что огромные, сильные габо могут пробиться сквозь синие ветки; габо сбросят браконьеров в колодец, и больше не будет никакой габионовой фермы, и никакого габиона, и никакой войны. «И габо убьют браконьеров, и в их смерти будешь виновата ты», — вдруг говорит Агате внутренний голос. Агата быстро зажмуривается, но перед глазами все равно стоит картинка: красные водоросли, распускающиеся и исчезающие в воде, и старый браконьер с раскрытым в крике ртом. «Я не будуоб этом думать, — говорит себе Агата. — Нет, не так: я заставлю габо поклясться, что браконьеров они не тронут; мы отберем у браконьеров габион, и они станут утонувшими людьми, вот и все; утонувшие люди очень даже неплохо живут», — врет себе Агата. «Ну-ну», — тихонько говорит ее внутренний голос. На секунду уверенность оставляет Агату, но Торсон теребит ее за рукав, и Агата понимает, что стоит с открытым ртом, глядя в стену.
— Где? — повторяет Торсон.
— Что — где? — переспрашивает Агата.
— Где ты будешь спускаться? — спрашивает Мелисса дрожащим голоском. — Где твой маленький габо?
— Сейчас разберемся, — говорит Торсон и наливает воду в старое хозяйственное ведро. Он опускает лицо в воду и смотрит, смотрит, смотрит, а потом быстро отряхивается, радужный и задыхающийся, и с сожалением говорит: — Глубоко я смотреть не умею, а сверху нигде не видно.
— Может быть, около рынка? — говорит Агата. — Около ма’Риалле? Он похож на тебя, с такими грустными глазами, у него еще нет точки на клюве, зато крылья почти голубые, я таких раньше не видела.
Габо вечно кружатся над ма’Риалле, а торговцы сбрасывают в каналы чешую, обрезки и рыбьи головы — наверняка габо приплывают к рынку поживиться. Торсон послушно опускает голову в ведро — и быстро выныривает, задыхаясь и отплевываясь.
— Он плывет от ма’Риалле к Академии, — говорит Торсон, закашлявшись. — Если сейчас побежать к пья’Чентро, можно перехватить его у большой отмели минут через десять.
В Дикой комнате становится очень тихо. «Скоро увидимся», — хочет сказать Агата, но вдруг Мелисса говорит очень спокойным, очень взрослым голосом:
— Я не пойду.
Агата и Торсон смотрят на нее, не понимая. Глаза у плаксы Мелиссы совершенно сухие, и она говорит:
— Ты сошла с ума от воды. Никто не может дышать водой, люди не плавают на габо, габоне показывают им страшные картинки, а о войне никто и слова не слышал — неужели бы нам не сказали? Ты сошла с ума от воды, Агата. Я никуда не пойду. И ты, — говорит Мелисса, оборачиваясь к Торсону, — если ты меня любишь, ты никуда не пойдешь, она сошла с ума от воды, стойте здесь, я сейчас позову доктресс.
— Не смей, — тихо говорит Агата.
— Мелисса… — жалобно говорит Торсон.
— Ты никуда не пойдешь, и я никуда не пойду, — сухо отвечает ему Мелисса.
— Если ты… Если ты скажешь доктресс или мистресс, я поссорюсь с тобой навсегда, — в ярости говорит Агата. — А если Торсон… Если Торсон не придет, то он предатель.
Торсон переводит взгляд с Агаты на Мелиссу и с Мелиссы на Агату — он как будто сейчас заплачет.
— Не ходи… — жалобно говорит Торсон.
Агата вдруг изо всех сил чувствует, что полжизни отдаст за возможность остаться вот тут, в этой комнате, за возможность помириться с самыми близкими людьми на свете, простить Мелиссу, пожалеть Торсона; и еще она чувствует, как тепло, сухо и уютно в Дикой комнате и как холодно, темно и страшно ей сейчас будет на ночных улицах Венискайла, в трико для гимнастики, принесенном Мелиссой. Если Агата задумается, она никуда не пойдет, — и поэтому Агата не задумываясь вылетает из Дикой комнаты, тенью проносится по коридору, бежит, бежит, не останавливаясь ни на секунду, и прыгает с одного из двадцати маленьких мостов, ведущих к пья’Чентро. Грудь Агаты внезапно словно наливается свинцом; в панике Агата решает, что разучилась дышать водой. Она заставляет себя открыть рот, впускает воду в легкие. «Страх в безвыходной ситуации — совершенно бесполезная вещь, — учил их майстер Норманн. — В безвыходной ситуации нет смысла бояться, есть смысл только действовать». Пузыри идут у Агаты носом. «Я стану прозрачной утопленницей, — в панике думает она. — Я буду сходить с ума от тоски по дому и клеиться к тем, кто упал в воду, а потом губить и их». Изо всех сил Агата расправляет легкие — и постепенно в груди перестает болеть, теперь вода проходит сквозь Агату толчками, и каждый толчок придает ей сил. Некоторое время Агата висит в воде и просто дышит, просто убеждается, что она не умерла, и даже старой ундине, плывущей прямо на нее, приходится посторониться. Мелькает бледно-зеленое лицо какого-то тощего утопленника, Агата показывает ему старый габионовый коготь и медленно проводит им по собственному горлу; утопленник исчезает в глубине. Агата плывет, сворачивает там, где, по ее расчетам, должна быть большая отмель, и видит Гефеста.
Сцена 14, записанная в честь святого Мартина, покровителя кондитеров, немых, святых заступников, слонов, чародеев и слабых верой
Когда Агата говорит: «Война», — круглые глаза Гефеста становятся такими огромными, что Агата пугается: вдруг он сейчас бросится прочь? Агата хватает его за крыло и говорит: «Война, война, война», — несколько раз, чтобы пузыри с красным словом повисли вокруг маленького габо, чтобы он не мог отвернуться. Резким движением крыла Гефест разбивает пузыри, дергается, пробует освободиться — и тогда Агата изо всех сил прижимаетсягубами к маленькому клюву, закрывает глаза и представляет все, все: и жутких браконьеров в темном лесу, и гору полированного габиона, и застывшее лицо ка’мистресс Ирены, и слова «чтоб мир перевернулся». Несколько раз Гефест пытается вырваться, но Агата не дает ему, дышит с ним одним дыханием, медленно-медленно — и убеждается наконец, что Гефест все увидел, все понял.
