— Ладно, покажи мне тут все. Может, мне и понравится.
Сцена 9, записанная в честь священнопризванного дуче Аурелия, покровителя экскурсоводов, циркачей, не в меру любопытствующих и лошадей
Есть вещи, которые каждый знает про Венисвайт, еще до колледжии — Агата помнит, как они с папой и совсем маленьким Андреем стояли на большом мосту брэ’Соспири накануне Дня Очищения, смотрели, как плывут по каналу покаянные свечи, и вдруг Андрей, примотанный к папе длинным палантином, загукал и стал тянуть руки к воде — и Агата увидела длинные-длинные светящиеся полосы, одни совсем серебряные, а другие — серебряно-синие, и выдохнула: «Унды!» И папа вдруг тоже сказал: «Унды!» — таким детским голосом, что Агата решила, будто Андрей произнес свое первое слово. Одна ундина с плеском взвилась над водой и нырнула обратно — Агата успела разглядеть длинную изящную голову без волос, с огромными прозрачными глазами, и узкое-узкое, почти безгрудое тело, и ноги, которые выглядели как рыбий хвост, а папа объяснил ей, что вдоль ног у ундов идут крошечные петли и крючочки: когда унды выходят из Венисвайта наверх, в Венискайл, они ходят, как люди, только очень медленно, а в воде сцепляют ноги вместе и плывут, как рыбы. Андрюша вдруг испугался и тихо захрюкал — он редко плакал, но недовольное «хру-хру» смешило Агату, и она дразнила им брата, когда родителей не было рядом. «Постоим еще! Ну вдруг они вернутся!» — уговаривала Агата, но пришлось идти домой, а на следующий день, когда важные унды шли в праздничной процессии, они понравились Агате гораздо меньше: на них была такая же одежда, как у всех в Венискайле, только расшитая всякими подводными штуками, на которые в Венискайле и смотреть не смотрят, — цветная фольга от молочных бутылок, подумаешь, драгоценность! — и улыбки у них были странные, потому что они держали губы вместе, чтобы не показывать тонкие длинные пластинки, которые у них вместо зубов, — через них унды втягивают мелкую рыбешку и водоросли, когда плывут, — вот же гадость. И на уроках Агате тоже рассказывали про Венисвайт, и Агата, которая вообще-то слушает на уроках не очень внимательно, а любит только математику и поведение, вполне себе помнит и про то, что Венисвайт — это копия Венискайла, но вверх ногами, со всеми огромными шпилями и гигантскими залами, по которым в Венискайле проходят улицы, с двадцатью семью этажами, из которых Агате можно только на самый первый, где город, а выше ей даже после колледжии разрешат подниматься не сразу, со всеми бесконечными лестницами — только мостов в Венисвайте, конечно, нет; и все это прикреплено к Венискайлу снизу и немножко наклонено влево — мир покосился во время страшного боя за лес Венисфайн, и в Венискайле появилиськаналы; такая картинка есть в каждой спальне колледжии — Венискайл сверху, его копия, Венисвайт, снизу, а вокруг них шар, а над шаром только ядовитый зеленый воздух, и все это вместе — Венисана. И про Великую Войну за Свободу Агата худо-бедно помнит — про то, как тела людей плавали в воде, а тела ундов сотнями лежали на улицах и площадях Венискайла, и про то, как люди добились права не быть рабами Венисвайта и под предводительством пяти великих дуче отвоевали себе Венискайл, и про то, как сорок лет прошло, прежде чем по-настоящему восстановился мир и первые унды прибыли на День Очищения, а Сыны Свободы попытались их убить и смертельно ранили дюкку Марианну. Агата любит кровавые страшные истории, и ей даже нравятся Сыны Свободы, решившие никогда-никогда не прощать ундов, хотя сама она боится войны и порой даже видит кошмары про войну во сне — особенно в последнее время. Словом, кое-что про Венисвайт Агата, конечно, знает, но твердо решает изображать дурочку и всем восхищаться. «Пусть Эмилия считает, что я почти согласилась», — думаетАгата; она уверена, что как-то выкрутится, как-то отделается от Эмилии, и ни за чтоне готова признаться себе, что понятия не имеет, как именно, — и вдобавок ей не до этого, потому что вокруг… Что-что, а притворяться Агате не приходится: рот у нее раскрыт, вот-вот в него вплывет какая-нибудь мелкая рыбешка, ничего Агата не знала про Венисвайт, ничего; никогда Агата не видела, как косяками плывут унды, не останавливающиеся даже во сне, не видела ослепительно белых ложных крабов, ползающих по замшелым стенам, не видела огромных оконных ниш, заполненных светящейся икрой, каждая икринка — с Агатину голову. Не отдавая себе отчета, Агата подплывает к икре, ей кажется, что там, внутри, она видит крошечных детенышей ундов, они совсем не похожи на новорожденного Андрея, а похожи на мальков с длинными человеческими головами — но тут резкая боль пронизывает бок Агаты, она кричит, Эмилия оттаскивает ее в сторону: маленькие электрические скаты с двумя длинными, как девичьи косы, плетями смотрят на Агату, заслоняют от нее икру.
— Так тебя и подпустят, дурочка, — говорит Эмилия, и слова ее получаются обидного желтого цвета.
— Почему? — спрашивает Агата, но Эмилия только тянет ее за руку подальше от икры, и неожиданно Агата понимает, что ей до смерти надоела вся эта красота, и заросшие водорослями своды залов, которые здесь выглядят провалившимися полами, и холодные скользкие унды, которые проплывают мимо, толкая Агату, точно она столб, — сейчас Агата полжизни отдала бы за то, чтобы оказаться в своей спальне в колледжии, ей большене надо никакой свободы, она хочет домой. «Думай, — говорит себе Агата. — Думай. Можно сказать ей, что у тебя есть габион. Можно подняться с ней наружу. Ты будешь не радужной, завтра воскресенье, завтра дежурит пастор Лето, он всех ругает, но всем отпускает грехи, ты все объяснишь ему. И вообще, — вдруг думает Агата, — а что, если утопленникам нельзя в церковь? А что, если они, как демоны, на пороге церкви рассыпаются и исчезают? Убийца», — внезапно говорит Агате внутренний голос, и ее начинает тошнить, но она твердо говорит себе, что эту проблему уж как-нибудь разрешит пастор Лето, — в конце концов, она, Агата, всего-навсего маленькая девочка, даже если она уже большая. И что-то еще очень беспокоит Агату, что-то очень важное. Вот что: она не хочет говорить Эмилии про габион в кармане, вот не хочет, и все. И тогда Агата говорит Эмилии:
— Слушай меня. Мы поплывем туда, где лес Венисфайн, мы поплывем под самый лес, — вот что говорит Агата Эмилии. — Там колодцы, через которые спускаются и поднимаются дуче, — говорит Агата. — Мы поднимемся через колодцы.
— Ты будешь радужной, — говорит Эмилия. — Тебя убьют или поместят в карантин, пока мы доберемся от леса до ва’Марчио. Мы должны подняться через каналы, мы должны подняться как можно ближе к ва’Марчио, к моей сестре. Мы всё ей расскажем, она сердце своей команды, она все объяснит им, понимаешь?
— Нет, — твердо говорит Агата, — мы поднимемся в лесу и будем там питаться грибами и ягодами, пока моя радужность не пройдет. Я сама буду всем все объяснять. И тогда ты сможешь поговорить с сестрой, и все, кто хочет вернуться, смогут вернуться, и мы… И мы найдем кучу габиона, чтобы все люди могли дышать под водой. Где-то же его находят!
