Нет, примеров избыточно много писавших классиков я не наблюдаю. Более того, есть множество жалоб от тех, кто писал помногу вынужденно, из-за денег. Известны тридцать томов Достоевского (с письмами, да), так известно и то, как он говорил Соловьеву о зависти к Толстому: «И знаете ли, ведь я действительно завидую, но только не так, о, совсем не так, как они думают! Я завидую его обстоятельствам, и именно вот теперь… Мне тяжело так работать, как я работаю, тяжело спешить… Господи, и всю-то жизнь!.. Вот я недавно прочитывал своего „Идиота“, совсем его позабыл, читал как чужое, как в первый раз… Там есть отличные главы… хорошие сцены… у, какие! Ну вот… помните… свидание Аглаи с князем, на скамейке?.. Но я всё же таки увидел, как много недоделанного там, спешного… И всегда ведь так — вот и теперь: „Отечественные записки“ торопят, поспевать надо… вперёд заберёшь — отрабатывай, и опять вперёд… и так всегда! Я не говорю об этом никогда, не признаюсь; но это меня очень мучит. Ну, а он обеспечен, ему нечего о завтрашнем дне думать, он может отделывать каждую свою вещь, а это большая штука — когда вещь полежит уже готовая, и потом перечтёшь её и исправишь. Вот и завидую… завидую, голубчик!»
[22]
Но пока быстро и много пишущий писатель платит за эту быстроту небрежностью письма и (иногда) психозом.
Раз уж речь зашла об обеспеченности, мы со спутницей как-то плавно перешли к доходности Ясной Поляны. Достоевский зря завидовал Толстому: мой Критик как-то листал приходно-расходные книги Ясной Поляны и обнаружил, что приходу там было в 1910 году 4626 руб. 49 коп., а расходу — 4523 руб. 11 коп.
То есть доходу вышло сто рублей, а в прочие успешные годы выходило и по семьсот. Главным доходом была сдача лугов и земли — на полторы тысячи, кстати. И имение жило литературными деньгами, потребляя те самые гонорары Толстого, от которых он отказывался в общую народную пользу.
Но тут дорога свалилась с холма и выбежала к гнезду экскурсионных автобусов. Мы приехали. Я неловко вылез на обочину, небо успокоилось, внезапно сдёрнув с себя тучи, как купальный халат.
Когда я приехал в Ясную первый раз, то в окошке одной из привратных башен была выставлена табличка: «На сегодня все билеты проданы. За проход на территорию Заповедника — пятьдесят копеек».
Брать полтинник было некому.
Это уже потом ходил я внутрь безо всяких билетов, оттого что в музей меня звали специально.
Видел я и потомков Толстого и задружился с сотрудниками. О, они были куда прекраснее моей придуманной спутницы! У этих красивых молодых женщин было особое сестринское братство работниц Заповедника — словно монастырь. И особо они тревожились о тех сёстрах, что ушли в большой мир.
Да, есть писатели с имением и писатели без имения. И это определяет всё: и жизнь будущих музейных работников, и лицо национальной культуры.
Тут бы я двинулся к прудам, обязательно припомнив цитату из Ильфа и Петрова, знаменитую телеграмму, причём показал бы подлинный пруд, видевший отчаяние графини, а не большой, что слева от входа.
А от пруда уж тонкой тропкой отправился бы к оранжерее и прочим хозяйственным постройкам. Туда, где сохранились ещё контуры грядок и сараев.
Толстой большую часть жизни жил в Ясной Поляне и половину этой жизни декларативно мечтал избавиться от неё.
Но взаимоотношения Толстого со своим имением — великая история. Эти отношения были полны надежд, как утро жениха перед свадьбой, и изобиловали опасностями не меньшими, чем встреча с медведицей для охотника.
Предварительно нужно рассказать одну известную, но вечную притчу.
Одно из любимых моих мест у писателя Викентия Вересаева называется «Неопубликованная глава» и выглядит так:
«В газетах появились огромные объявления. Иллюстрированный еженедельник „Окно в будущее“ сообщал читателям сенсационную новинку: в бумагах, оставшихся после Льва Толстого, найдена рукописная, совершенно отделанная глава из „Анны Карениной“; глава только по ряду случайных причин не была включена Толстым в роман.
Сообщалось, что глава эта, доселе нигде ещё не напечатанная, целиком появится в ближайшем номере журнала „Окно в будущее“.
И правда, появилась целая глава. Яркая, сильная, являвшая поистине вершину толстовского творчества.
Описывался сенокос.
„Бабы, с граблями на плечах, блестя яркими цветами и треща звонкими, весёлыми голосами, шли позади возов. Один грубый, дикий бабий голос затянул песню и допел её до повторения, и дружно, враз подхватили опять сначала ту же песню полсотни разных, грубых и тонких, здоровых голосов. Бабы с песнью приближались к Левину, и ему казалось, что туча с громом веселья надвигается на него. Туча надвинулась, захватила его, и копны, и воза, и весь луг с дальним полем — всё заходило и заколыхалось под размеры этой дикой развесёлой песни с вскриками, присвистами и ёканьями“.
Чувствовался и запах свежего сена, и напоённый солнцем воздух, и бодрая радость здорового труда.
Невольно хотелось вздохнуть поглубже, весело улыбаться.
Успех был огромный. Весь полумиллионный тираж номера разошёлся целиком; припечатали ещё двести тысяч, и те разошлись целиком.
Номер стоил двадцать копеек, за двадцать копеек читатель получил высочайшее наслаждение, за которое не жалко было бы заплатить даже рубль.
Все были очень довольны.
И вдруг… вдруг в газетах появились негодующие письма знатоков литературы.
Знатоки сообщили, что якобы до сих пор не опубликованная глава эта неизменно печатается во всех изданиях „Анны Карениной“ начиная с первого появления романа в журнале „Русский вестник“, и в любом из изданий читатель может прочесть эту главу.
Негодование и возмущение было всеобщее. Да не может быть! Дойти до такого надувательства!
Но справились: верно. Слово в слово. Стоило платить двадцать копеек!
И тогда всем показалось, что они никакого удовольствия от прочитанного не испытали и только даром затратили двугривенный»
[23].
Собственно, это описывает любое взаимодействие публики с текстом.
Надо, правда, помнить, что этот текст открывает сборник Вересаева, который называется «Выдуманные рассказы».
Внимательное перечитывание известных книг продолжает приносить удивительные открытия и обнаруживает не менее удивительные параллели с настоящим.
«Анна Каренина» — великий роман.
Он великий, потому что настоящий великий роман устроен как земной шар, о тайне которого рассказывал один профессор немолодому призывнику: тайна заключалась в том, что внутри земного шара имеется другой шар, значительно больше наружного.
