– Здравствуй, моя радость, – хмыкнул Ворон.
Наверное, именно она и подняла тревогу. В этом случае стоило рассчитывать…
– Предатель!
После подобных слов рассчитывать не приходилось уже ни на что.
Ворон вздохнул. Интересно, она вообще представляла себе значение словосочетания «нравственная вилка»? Выйти из нее, не ущемив ничьих интересов (в том числе и своих собственных), невозможно. Однако предательство – все равно слишком громкая характеристика его поступка.
– Вряд ли, моя радость. Есть птицы, не выносящие клеток. Не думаю, будто обретение ими свободы можно назвать предательством тех, кто их изловил, – произнес он глухо. Стоять на одной ноге, изображая из себя цаплю на болоте, было крайне неудобно. Причем физически. Падать лицом или садиться в какую-нибудь аномалию ему не хотелось.
Вокруг скалились крысы-мутанты, и наверняка только Анастасия их и сдерживала. На траве алела кровь, слишком выделяясь цветом и контрастом с окружающей действительностью. Ее было много и мало одновременно. Если крысы не разорвали Никиту на куски, не сожрали вплоть до костей и не вылизали здесь все, оставив лишь эти капли, тот мог и уйти. Наверное, он ранен, но грош цена эмионикам, не способным его прикрыть, подобрать, вытащить. Чудеса иной раз случаются. Особенно с любимцами Зоны и теми, кого эмионики считают братьями.
Надежда – крайне глупая штука. Ворон терпеть ее не мог и отвергал всеми фибрами души – нельзя рассчитывать на кого-то, удачу или обстоятельства, только на себя, – но задержать и крыс, и их хозяйку он все же постарается. Если не ради Никиты, то для собственной совести. К тому же с каких пор Ворон, начиная разрушать очередной мост, не сжигал его до основания?
– Я был честен до последнего и не просто так оставил ту записку, хотя она и навела бы на след. Я обещал профессору не выдавать его местонахождения и более не препятствовать никак и ни в чем. Разве этого мало? Я настаивал и настаиваю лишь на прекращении экспериментов. Ими он не уничтожит Зону, она просто отступит, но на этом месте Сестринский создаст матрицу: Зону в Зоне!
– Да откуда тебе знать, ты…
– Всего лишь сталкер, – проронил Ворон, на мгновение теряя равновесие, но выправляясь, чудом поймав себя в почти полете к земле. – Нет у меня научных степеней, дипломов, наград и признания, не говоря уж о публикациях. Однако жил и проходил я там, где другие оставались навечно. Я дышал Зоной, она ласкала меня во сне, нашептывала желания. Ее любовь не сравнится ни с чем и ни с кем. С тобой – тоже. Тем более лишь одним вы с Зоной похожи: попыткой манипулировать мной, раздвинув ноги.
Вначале он собирался возвысить голос на последней фразе, но затем отказался от этой идеи. Бесстрастный, равнодушный тон бил по собеседнику гораздо сильнее истеричного.
– Побойся Бога, Ворон! За что ты так?!
«Как плохо, когда женщина оказывается столь наивной, как ужасно, когда она пытается играть не на своем поле», – мелькнула заполошная мысль. Анастасия была старой, даже древней. Однако большую часть своей неправильно длинной жизни она посвятила науке. А наука – это всегда теория, пусть и основанная на фактах. По сути, научники и проигрывали сталкерам именно в этом: сталкиваясь с необходимостью применений своих обширных знаний на практике, они терялись и уступали менее образованным, неутонченным мужланам, не только не пытавшимся найти решение бинома Ньютона, но даже не интересующимся, что это за зверь. И вот теперь Анастасия – прекрасная, восхитительная, умная – не просто стояла на месте, когда стоило отдавать приказ крысам прочесывать местность и искать второго, а выдавала реакцию, типичную для тупенькой девочки-подростка из молодежного дешевого американского сериальчика.
– Однажды, когда я был ребенком, у меня заболел зуб, – усмехнулся Ворон. – Мама умыла меня святой водой, и боль от осознания отсталости родителей приглушила зубную.
– К чему ты?..
– Это я так, к слову. О ситуации.
Зато намеки Анастасия схватывала на лету, плевать она хотела на «иллюз» и, что немаловажно, умела бить в ответ. Ворон охнул, когда небольшой, но от этого не менее твердый кулак врезался в скулу. Одновременно в голове, а возможно, под ногами что-то взорвалось. Он потерял равновесие и рухнул. Благо не в «круг огня», а в ту самую матричную аномалию, которую, как показала практика, совершенно не переносил его организм.
Глава 9
– Ты на машине? – это был первый заданный Выдрой вопрос.
Денис покачал головой и попытался заверить:
– Меня никто не видел.
Бывший юрист старого «Доверия» и номинальный глава нынешнего махнул рукой, отошел от дверного проема и впустил его в квартиру. Денис вошел, снял обувь, порядком испачканную прогулкой по лесу и лужам. Закон Мерфи не преминул сработать, и уже через полчаса, как Денис свернул в лес, небо словно прохудилось, а минут через пятнадцать он уже вымок до нитки.
– Ванная там, – за спиной клацнули замки, – полотенце и домашнее в шкафу отыщешь.
Больше Выдра ничего не сказал и расспрашивать повременил. Он вообще вел себя так, словно появление Дениса – вот такого усталого, мокрого и едва переставляющего ноги – являлось лишь вопросом времени. Наверное, Роман пошутил бы на тему, но Выдра не стал делать даже этого. И он точно не ощущал ничего, кроме спокойной сосредоточенности – уж Денис бы почувствовал, будь иначе.
Из ванной он вышел в самом скором времени, буквально выдрал себя из-под горячих струй воды, прогоняющих холод и усталость, хотя время пока ждало, а Выдра точно был не из тех, кто стал бы попрекать расходом дорогой нынче воды и шампуня. У порога обнаружил забавные шлепанцы, сделанные из бурого меха и венчаемые рожицей то ли медведя, то ли волка.
«Хорошо, не поросенка», – подумал Денис и улыбнулся.
– В комнату проходи.
В ней ничего не поменялось. Разве лишь разобранный компьютер в углу выглядел теперь относительно целым, заросли тропических растений в кадках посреди комнаты выстроилось в подобие полукруга, образовав этакую беседку. В центре нее стояло два офисных кресла, а между ними передвижной столик из темного оргстекла с подносом, на котором располагались кружки и тарелка мяса с овощами. Стоило кинуть на него взгляд, как в животе заурчало, хотя сам Денис до этого о еде даже не вспоминал.
– Садись, ешь, – продолжил распоряжаться Выдра, стоя у окна и вертя в пальцах телефон. – Рассказывать станешь потом, а то остынет.
Денис кивнул и громко чихнул. Выдра обернулся, положил телефон на подоконник и, ухватив оттуда пузатую бутылку, прошел к столу. Посмотрел в кружку, полную лишь до половины, и долил коньяка до кромки.
– Ничего, откровеннее будешь, – заметил Выдра на более чем красноречивый взгляд. – Больная голова предпочтительнее простуды. От последней неделю излечиваться надо, а похмелье я умею врачевать за два часа.
Когда Денис поел и быстро, не вдаваясь в подробности, но и стараясь ничего не упускать, рассказал все, спокойствие Выдру если и оставило, то ненадолго.
