Ага…
Давыдов вышел на крыльцо и уселся на лавку, тоже, как видно, недавно поставленную, еще светлую. Инвалиды подвели ребят, двух сопленосых отроков лет по десяти-двенадцати. Оба чем-то похожи – худые, темноволосые, смугленькие – правда, видно, что не цыгане. Так что не смуглые – загорелые просто, и светлые у обоих глаза. Один чуть повыше, постарше, да получше одет – длинные порты, косоворотка с кушаком. Второй – в сермяге залатанной, оба – босы. Детишки-то крестьянские, ясное дело – до снегов босиком ходят.
– Ну, чьих будете? – покровительственно улыбнулся Давыдов.
– Местные мы. Кузьма Федосыч Воронов – барин наш, – ответил за двоих тот, что постарше.
Младший лишь шмыгнул носом и кивнул.
– Однако пусть так – местные. А что в барском пруду забыли?
– Там, господине, караси раньше водились. И посейчас еще есть. Ей-богу, вот такие караси! – парнишка развел руками с видом бывалого рыбака. – Ловить только – навозишься. А Кузьма Федосыч нам разрешает. Поймаем одного – ему, поймаем двух – один нам.
– Угу, – задумчиво протянул гусар. – Вот оно как. Значит, добрый барин-то ваш?
– Ага, господин. Добрый. Если и велит выдрать – так за дело. И никого на сторону не продает.
– О как – не продает! – Денис оживился. – Это почему же?
– А ему самому людишки нужны, – довольно пояснил отрок. – У барина нашего – каменоломня на двоих с братом евонным, Мефодием Федосычем. Камень добывают… как его… гранит, во!
– Гран-и-ит! Надо же! И куда ж он его продает?
– Да много, господине, куда. И в Киев, и в Херсон, и в Одессу!
Давыдов искренне удивился:
– Ого, да вы и географию знаете!
– А чего ж! – мальчишка подбоченился. – Нас дьякон Филипп учит. Барин сказывал, коли выучимся, приказчиками станем. В Одессу нас с гранитом пошлет. Или в Киев.
– Завидно! – от души рассмеялся гусар. – Вот, ей-богу, завидно. Гляжу, повезло вам с барином, парни. Теперь поведайте-ка, как вы утопленницу нашли.
– Да что говорить? – отроки переглянулись. – Пришли с утра на пруд – а тут…
– Когда именно с утра? – тут же уточнил Дэн. – Солнце уже поднялось или только-только начинало.
– Рано было. В церкви едва колокола отзвонили.
– Ну-ну-ну! – подогнал гусар. – Говори, говори… Звать-то тебя как?
– Федька. А это братец мой, Микитка. Так я и говорю… Мы сразу – к барину, стучались, стучались – не открывает. Один ведь. Слугу-то, дядьку Финогена, он еще вчерась в город послал, а другой слуга, Ерошка, приболел – в избу к родне подался, на леченье.
– Хм… однако негусто у барина вашего со слугами, негусто.
– Так на каменоломне ж все!
– Итак… Увидели утопленницу, бросились к барину, барина не добудиться… Что дальше?
– А дальше мы дьякона встретили, отца Филиппа. Ему и рассказали, а уж он…
– Понятно с вами все.
Денис потер ладони и, поднимаясь с лавки, спросил:
– А никого чужого вы тут рядом не видели?
– Дак не видели…
– А вчера, вечерком? Ну, к примеру, дамочку эту?
– Не-а. Мы вчерась за деревнею, на полях, солому старую собирали.
Отпустив ребят, гусар вернулся в дом. Усевшись на венский стул, Ратников как раз допрашивал подозреваемого, изрядно, кстати, нервничающего. Видать, узнал уже, что к чему.
– Да говорю же, не было у меня вчера никаких женщин! Никаких – ни молодых, ни старых. Да бог знает, откуда она в моем пруду взялась. Может, мимо шла, да… А я ничего не видел, не слышал – спал.
– Спали они… хм…
– Так-таки крепко спали? И часто вы так? – с молчаливого разрешения капитана-исправника Дэн тоже задал вопрос.
– Нечасто! – глянув на гусара, подозреваемый почему-то вздрогнул и опустил глаза.
Впрочем, можно было понять – почему. От стыда – от чего же еще-то! Как многие помещичьи дети, верно, еще с рождения был приписан к какому-нибудь полку, может, даже и к гусарскому. Только не служил, а числился, да потом и вовсе службу оставил, вернулся в родные места да занялся хозяйствованием.
– Нечасто! Вы понимаете, господа, до скотского состояния я вообще никогда не напиваюсь! Никогда. Дело у меня – каменоломня, договоры, поставки… Некогда пить! Тем более сейчас, когда старший брат мой, Мефодий, уехал с делами в Киев. Я ж за старшего нынче, за все отвечаю, так!
– Вот, верно, и расслабились!
– Да что вы такое говорите?! – вскинулся молодой человек. – Вы… вы на каком основании… вы… Я городничему жалобу подам, вот!
– Подадите, подадите. Ваше право, – Федор Петрович развел руками и поднялся со стула. – А теперь, любезнейший господин Воронов, мы произведем в вашем доме обыск.
– Что-о?
– И ежели намереваетесь оному воспрепятствовать, то не советую. Не получится, а свое положение сим еще более усугубите.
Голос капитана-исправника звучал грубо и четко, истинно по-военному, не оставляя никаких сомнений в том, что следователь намерен исполнять порученное ему дело до конца.
– Итак… начнем с кухни.
Именно на кухне и нашлось все самое интересное! Прямо за печкою обнаружился женский плащ-пелерина, а на самой печке – заколка. Медная, с позолотой и теми же бутылочными брильянтами, что и на колье.
Плащик, кстати, был еще мокроватый…
– А нонче-то ночью немного дождило, ага…
– Тут еще и вино, господин капитан-исправник, – отворил залавок вислоусый ветеран.
– Денис, гляньте.
– Ну-ка, ну-ка… Вино! И два бокала… – гусар принюхался. – Шампанское… даже и не скисло, свеженькое. Вчера и открыли, и выпили. А бокалы-то и не помыли даже. Ну да, слуги-то отпущены, некому мыть. Вон и помада на оном… – Денис посмотрел бокал на свет. – На собачьем сале – жирная… А говорите – женщины не было! Как вас понимать, господин Воронов?
– Не было женщины! – обернувшись к висевшей в углу иконе Николая-угодника, Воронов истово перекрестился и с искаженным от злобы и ужаса лицом взглянул на допрашивающих. Губы его скривились, словно от зубной боли, тонкие холеные усики задрожали:
– Чем хотите клянусь… Памятью покойной матушки… здоровьем племянниц… Один я был! Один!
– А соседи говорят, видели, как вас вчера на коляске привезли! – вскользь заметил Ратников. – Вели, говорят, под руки.
– Не помню я коляски. Вообще ничего не помню!
– Ну, вот видите. Могли и даму не вспомнить.
Помещик взъерошил волосы руками, зябко поежился и простонал:
– Да поймите же вы! Никого я не убивал, не было никакой женщины…
