Ребята прошерстили всех! Пользуясь тем, что папенька, Епифан Андреевич, находился на службе, ушлая девчонка расположилась в старой беседке, словно полководец в походном шатре, и отовсюду бежали к ней босоногие и сопленосые вестники. Делу способствовала теплая и солнечная погода, вновь установившаяся в те дни почти на всем протяжении Малороссии, от Киева до Екатеринослава.
Ласково светило солнышко. Шуршали под ногами отроков опавшие листья. Юная атаманша, вытянув ноги, щелкала орешки да, сплевывая шелуху в ладонь, задумчиво выслушивала доклады. Ах, видел бы ее в этот момент бравый поэт и воин! То-то посмеялся бы. От души б посмеялся, вдоволь… только – сам с собой, не в голос, чтоб, не дай бог, барышню ничем не обидеть.
Вот как раз сейчас-то как-то не очень-то походила Лидочка на барышню, и видом своим, и поведением полностью оправдывая прозвище – атаманша в юбке. Правда, вот вместо обычной своей юбки на этот раз «атаманша» облачилась в штаны и посконную рубаху – в чем ходила дома, покуда не было гостей. Подвернув штаны, вытянула босые ноги, да, сидя в беседке, читала какую-то французскую книжку. Да, да, Лидочка самостоятельно изучала французский, в чем боялась признаться любому, и уж тем более Денису Васильевичу. Как это, образованная барышня, из дворян, и французского языка не знает? Моветон! Не барышня, а какая-то крестьянка крепостная. Вот и силилась девчонка, учила, на учителя-то денежек не имелось. Слава богу, хоть по-русски-то читать да писать обучил местный дьячок, и на том, как говорится, спасибо. Ну а французский уж приходилось самой, перевод многих слов в этой старой, выменянной на базаре за пару рыбин книжке был прописан прямо сверху – чернилами.
– Катр-вэн, – высунув язык, Лидочка усердно зубрила числительные. – Восемьдесят. Катр-вэн дис – девяносто. Катр-вен дис-сет… Девяносто шесть. Ох ты ж, боже ж ты мой! Ну и придумают же господа французы! Катр-вэн ди-сет – четыре раза по двадцать, десять и шесть! Затейливо, ничего не скажешь.
– Лид, – очередной юный агент, подойдя к беседке, смущенно заковырял в носу. – Там это… Видели, как к одной женщина заходила… Чужая женщина, не наша, не здешняя.
– Чужая? – вмиг встрепенулась Лидочка. – К кому заходила? Где?
– Да мы посейчас покажем, ага.
Влекомая недюжинным азартом, барышня забыла обо всем, да так и понеслась с ребятней, в чем была – босая, в портках и посконной рубахе. Лишь синие глазищи сверкали да развевались за спиной локоны, растекаясь по плечам густым медвяным златом.
– Вона, вона. Тот дом!
Тот еще был дом. Не дом, а просто обмазанная глиной хата. Даже толком не побеленная, видать, не доходили у горе-хозяев руки. На что уж у Мирских домишко неприглядный, но уж этот…
За покосившимся от времени плетнем во дворе копошились куры, узенькая калитка была закрыта, а ведущая в дом дверь, наоборот, распахнута, верно, проветривали. Кроме двух чахлых яблонь и кустов смородины, за плетнем ничего больше не росло, впрочем, огород вполне мог располагаться за мазанкой.
– Девица одна живет, без мужика, – прячась напротив, в облепиховых зарослях, деловито пояснял круглолицый гаврош в наброшенном на голое тело армячке и сером облезлом картузе. – Зовут Катериной, промыслами да стиркой промышляет, летом – ягоды да травы сушит.
– Да уж, – Лидочка хмыкнула в кулак. – Доход преизрядный. Так что, к ней и приходила чужачка?
– К ней, к ней, – степенно уверил гаврош, стараясь как бы невзначай заглянуть Лидочке за ворот рубахи. Хоть краешек груди увидать – и то хлеб, будет о чем парням рассказать, обзавидуются вусмерть! – Все соседи видели, и дядько Панас, и бабка Митрофаньевна, и тетка Хевронья, и еще одна бабка – Степанида.
– Эта та, что зелье приворотное варит? – уточнила барышня.
– Она-а.
– Ну, ладно… Теперь уж я и без вас. Пойду, проведаю.
Напустив на себя самый деловой вид, Лидочка покинула свое убежище и, небрежно ткнув калитку, подошла к распахнутой настежь двери… Подошла и тут только сообразила, в каком она виде есть! Даже и к селянам не покажешься. Ладно бы малая была, а то… на выданье ведь барышня. И вот…
Застеснялась девушка, замедлила шаг… и вдруг услышала шум подъезжающего экипажа. Лидочка резко обернулась – бричка! Большая, двухосная, однако же – с одной лошадью. В самой бричке тоже сидел один – смуглый чернявый парень с падающим на левую щеку чубом и золотою серьгой в левом ухе – цыган!
Лидочка усмехнулась: местные обыватели цыган побаивались и не любили, а вот ей было как-то наплевать. Попробовали б ее только задеть, хоть как-то обидеть… хоть цыгане, хоть кто. Ужо горя не обобрались бы!
Тем не менее хитрая девчонка решила события не форсировать, а для начала немножко понаблюдать и послушать. Пока цыган привязывал лошадь к плетню, барышня проворно юркнула в курятник, да там и затаилась, внимательно глядя в щель. Приглаживая чуб, цыган прошел мимо курятника и, остановившись возле двери, громко позвал:
– Эй, Катерина! Катя! Это я, Макар. Зайду?
Сказал и, не дождавшись ответа, вошел. Лидочка в тот же момент бросилась, стрелой вылетела из сарая и, присев под окнами, навострила уши.
Внутри, в мазанке, послышались глухие голоса. Грубый, мужской – цыгана, и какой-то виноватый, женский, видимо той самой Катерины-Кати. Было похоже на то, что гость за что-то ругал хозяйку… а вот и ударил!
Шлепок! Визг… плач… Шум падающего тела!
Так он же ее сейчас убьет! Спасать надо деву, спасать. Тем более – свидетель.
Почти не рассуждая, Лидочка бросилась в дом и заголосила уже с порога:
– Эй, соседка! Маслица льняного случайно нет?
Судя по всему, барышня вмешалась вовремя. Разъяренный цыган уже склонился над распростертой на полу молодой растрепанной женщиной в порванной на груди кацавейке, склонился и занес зажатый в руке нож!
– Говори, тварь! Зарежу!
– Ой, Макарушка! Не убивай!
– Соседушка…
– Это кто еще? Любовник твой, да? – Нахальный визитер живо подскочил к Лидочке и схватил за грудки, приставив нож к шее. – Ого! Да ты девка!
Обнаружив сие, цыган гнусно осклабился и с силой рванул ворот Лидочкиной рубашки. Разорвал, паразитина, обнажив грудь… И Лидочка, недолго думая, ударила его коленом в пах… а потом, почти сразу – угостила в нос тыльной стороной ладони. Нехороший удар – болезненный, страшный. Если посильнее – носовая перегородка запросто войдет в мозг!
Цыган поперхнулся, отпрянул и тяжело завалился на спину… Однако это еще не все. Лидочка еще успела хитрым приемом «рычаг руки наружу» отобрать у супостата нож!
– Вот теперь рыпнись только, поганец! Убью.
– Не надо, прошу, – поднимаясь с пола, вдруг зарыдала женщина. – Это я… я виновата во всем. Не знаю, простишь ли ты меня, Макарушка…
– Знать тебя не знаю! – злобно косясь на гостью, прошипел поверженный злодей. – Ноги моей больше в твоем дому не будет! И ты в табор не приходи. Нет промеж нами более никакой любви. Нету!
