Светлые волосы Ахана собраны в косы. Я беру одну из них, на вид самую неаккуратную, и начинаю расплетать.
— Единственный доступный ему способ заработать — вступить в гильдию охотников за головами. Им всегда нужны идиоты, которые не смогли стать кем-то другим.
Он отвечает недовольным фырканьем. Ахану тоже надоели эти мальцы, которые так и норовят прославиться, принести голову диковинной зверушки, добыть какую-то редкую вещь или просто отправиться в соседний город с посланием. Может, те, кто не выходил за пределы родного города, и считают их героями. Остальные же, те, кто добился в этой жизни большего, видят кучку сопляков, на которую можно свалить часть дел и почти ничего не заплатить.
— А, как ты знаешь, главы гильдий очень падки на деньги.
— Из тебя вышла бы превосходная нянька, Синтариль. — смеется Ахан, и его рука звучно хлопает меня по бедру.
— Мои методы воспитания вряд ли одобрил бы хоть кто-то.
Пальцы начинают переплетать пряди. Ахан наблюдает, словно впервые видит со стороны. Не впервой мне за полководцем ухаживать. Раньше этим, так он сам говорил, супружница занималась, а потом произошло что-то. То ли разлад, то ли ее просто не стало. А может и вовсе наврал мне и не было у него никого: уж слишком сложно с ним ужиться.
— Так что сдали мне братца. А ведь, отправься он за пределы тоу, все было бы гораздо сложнее.
— Распорядиться, чтобы тебе снарядили лошадь? — Ахан прикрывает глаза и улыбается в усы. — И выдали платье.
— О чём ты?
— Ты забываешь, что люди в Сагваре иначе устроены. Если ты женщина, будь добра, собирай волосы и носи платья.
— Я — капитан стражи тоу’руна, — цежу слова сквозь зубы, подавляя желание разбить что-то об стену. Неважно, что — деревянную шкатулку или собственный кулак.
— И нянька его сына.
Ахан не упускает возможности проверить на прочность мое терпение. Но я лишь выдыхаю и легонько дергаю за только что заплетенную косу.
Я познакомилась с ним, когда была еще совсем ребенком, и понимаю, что злость породит лишь злость. За моим ударом последует ответный: Ахан не церемонится, к тому же с тем, кто назвался капитаном стражи. Говорили, прошлому он сломал челюсть, когда тот попытался поставить его на место. Полководец подчинялся исключительно тоу’руну. И никто другой — даже поганые сыновья правителя — не имели права ему приказывать.
— Я обрею твою бороду, подонок. Когда ты будешь спать. — Щелкаю пальцем по одной из деревянных бусин. — Мне лестно твое беспокойство, но я справлюсь сама.
О, мой господин.
В детстве мальчишки научили меня делать кораблики из древесной коры. Мы ставили их на воду, прятались в высокой траве и наблюдали, как течение уносит их всё дальше. В такие моменты я всегда представляла, что рядом не они — не эти дураки, которые кидали в наши игрушечные суда камни, пытаясь их потопить, — а вы. Как жаль, что тоу’руну не пристало заниматься подобным.
Я мечтала (и, что скрывать, мечтаю до сих пор) о том, что вы, мой господин, когда-нибудь сбежите со мной, чтобы пустить по реке хотя бы один, хотя бы самый маленький кораблик. Но этого так и не случилось. Слишком глупо. Слишком поздно.
Когда-нибудь не станет и меня. Я ступлю в Пак’аш, и мне не нужно будет таскать тяжелую кольчугу и носить за спиной топор. Тогда я найду вас, мой господин, и смогу наконец взять за руку. И никто — ни ваши подданные, ни ваши сыновья — не смогут помешать нам спрятаться в высокой траве и смотреть за тем, как хрупкое суденышко с зеленым парусом покачивается на волнах.
ЗВЕРЬ, БЕСШУМНО КРАДУЩИЙСЯ В НОЧИ
У пещерного большая тяжелая башка. Настолько тяжелая, что у меня успели затечь ноги. Ведь все то время, что Зенки возится у костра, Сатори мешает ему готовить, а Гарольд сидит под деревом, уткнувшись в очередные заумные писульки, Дио лежит на моих коленях. Переворачивается с боку на бок, смотрит на меня, щурит глаза цвета крови. Точно зверушка какая! Почешу за одним ухом — другим поворачивается, шеи коснусь — выгибается. Пальцы его длинные точно судорогой сводит порой. Смотрю — очередной пучок травы выдирает и бросает на землю. И только хочу спросить, зачем, как прерывает меня пещерный:
— Расскажи историю, красотка.
— Э, нет, — усмехаюсь и спихиваю его с колен.
Придумал тоже! Кто я ему? Мамочка? Хотя у пещерных, если не ошибаюсь, и нет такого понятия как «мать». Все они — дети племени, которые довольно рано учатся жить самостоятельно.
Конечно, иногда это даже забавно: такой большой и сильный Дио, Дио Торре, готов носить меня на руках и защищать лишь за то, что время от времени я расчесываю его спутавшиеся черные волосы, глажу или пою песни. Он, похоже, единственный, кто способен выносить мое пение, не закрывая уши.
Сложно представить, но я — музыкант с ужасным голосом. Хотите узнать, какой он? Возьмите кусок железа да по стеклу поскребите. Все еще не считаете это таким уж мерзким? Что ж, я спою. Но позже. А пока помолчите и сядьте на место. И не трогайте тимбас.
Так вот, пещерный трясет башкой, сопит недовольно и тут же вытягивается, поднимает руки над головой. Слышно, как косточки хрустят. Дио быстро приходит в себя. То ли память короткая, то ли нашел себе занятие поинтереснее.
— Я буду ждать, — бросает он вслед и зевает, — красотка.
Точно имя мое запомнить не может. Уж сколько раз говорила — без толку. Не свойственное пещерным слово «красотка» Дио подцепил при довольно забавных обстоятельствах у одного мужчины с курицей. Выхватил из предложения, забрал себе и понял, что оно как нельзя лучше подходит мне. Так в нашей компании, помимо Торре, есть Зенки, рыжая, Гарольд и красотка. А ведь мое имя — не самое сложное.
— Засунь свою «красотку»… — закатываю глаза и опускаюсь рядом с Лиатом.
Из всех, кто ночует на небольшом пятаке посреди леса, он кажется наиболее приятным собеседником. Гарольд, конечно, не обращает на меня внимания до той поры, пока я не откидываю его книжонку рукой. А, обратив, посылает к матушке, но я лишь смеюсь. Наивный саахит, меня посылали в куда более страшные места.
— Га-рольд…
Я делаю недолгие паузы. За это время он успевает подобрать книгу и зыркнуть на меня так, что, будь на моем месте Сатори, уже давно сжалась бы в маленький рыжезеленый ком.
Почему я веду себя так? Мне скучно. Не подумайте лишнего: читать я научена, с какой стороны книгу держать — тоже знаю. Но не так давно этот сур записал меня как часть отряда. Его отряда. Теперь-то пускай и терпит все, что я вытворяю. Раз уж, как выяснилось, я — такая уж незаменимая единица.
Ложусь, прижимаюсь затылком к его коленям и мысленно готовлюсь выслушивать недовольное ворчание. Но Лиат молчит. Отряхивает книгу, распрямляет страницы. Мне достается лишь тень улыбки на помятом небритом лице. И то до конца не уверена, предназначена ли она мне.
