— Иди к своим. — Отдергиваю ладонь и трясу ею в воздухе, из-за чего в стороны разлетаются кровавые капли. — А хотя погоди!
Есть у меня вещица, от которой тоже избавиться надобно. И можно было бы продать какому торгашу за небольшую сумму. Только вместо этого я решаю вернуть ее Зенки. И, возможно, в последний раз увидеть его улыбку. Кириан наблюдает за тем, как я цепляю украшение ему на грудь, как пачкаю кровью светлую ткань. Зенки ничего не говорит. Даже не дышит, кажется, пока я не толкаю его ладонью в плечо.
Отомри.
— А вы сейчас куда? — спрашивает он и поглаживает чеканный узор.
Делаю шаг назад, и тут же серые когтистые пальцы вцепляются мне в плечи. Здоровяк чувствует приятный запах, да только не суждено ему кровушки моей отведать. По крайней мере, пока я не напьюсь.
— К Вратам Ун, — отвечает за меня Дио и улыбается.
— Только посмей взглянуть на мою руку. — Поднимаю голову и наигранно хмурюсь. — Помни: я могу оторвать твое хозяйство и скормить птицам.
А он и не воспринимает мои слова всерьез. Торре потешно слышать подобное от маленькой тщедушной галлерийки, которую он с легкостью может поднять и выбросить куда-нибудь.
Так странно: я никогда раньше не прощалась, не приходилось. Я просто исчезала, чтоб появиться совсем в другом месте. А теперь, поглядите-ка, стою меж двух спутников, смотрю, как сияет рыжая девочка, как бинтует ладонь Зенки, и даже не понимаю, что делать. Поэтому так резко сменяется выражение лица и так отчетливо слышится дыхание. Я отсчитываю время. И думаю, что прощание уж слишком затянулось.
— Эй, Синтариль. — Впрочем, мне все еще есть что сказать. — Дай ему, в конце концов, другое имя. Только чтобы оно было громким и непонятным. И мощным. Вроде «Повелитель трупов и любимец женщин».
Ну надо же, я вижу промелькнувшую на ее губах улыбку. Но не слышу ответа. Синтариль набрасывает на голову меховой капюшон, украшенный рогами какого-то дикого зверя, и разворачивается. А до моих ушей доносится негромкий голос Сатори. Она желает удачи, благодарит за что-то, а затем бежит следом, поднимая длинную зеленую юбку. Рыжей девочке не страшно. Наконец-то у нее есть те, кто может защитить. Те, кому она доверяет.
Я складываю руки, подношу к губам и громко кричу:
— Эй, Синтариль!
Она оборачивается и прижимает указательный палец к груди. Не верит, видать, что к ней обращаюсь.
— Да-да, ты! Последний вопрос: как тебя полностью-то?
Мы, галлерийцы, редко носим одно имя. Почему? Не знаю до сих пор. Даже если в первое вложено достаточно смысла, за ним всегда должно стоять хоть что-то. И иногда это доходит до абсурда. Так родители подчас используют название случайного предмета. Поверьте: лучше я буду Скончавшейся, чем Стулом, Книгой или, простите, Ночным Горшком.
Синтариль останавливается и негромко произносит:
— Брэнна.
Вновь ловлю улыбку. И радуюсь, что никто, кроме меня и, возможно, Антахара, не может понять значения этого слова. Тот, кто дал Синтариль второе имя, наверняка очень ею дорожил.
Ведь в переводе с моего родного языка оно означает «Любимая».
КРУГ ЗАМКНУЛСЯ
Устраивайтесь поудобнее!
У меня припасена для вас еще одна история. Последняя. Самая пугающая, самая…
Шучу, конечно же. Хах. А вы уже уходить удумали. Не закрывайте ладонями уши свои. И не засовывайте в рот пальцы. Это сбивает рассказчика. Это сбивает кого угодно! Попробуйте-ка говорить серьезно с тем, кто во время беседы ладонь лижет, точно роэль с медовым сердцем. Вам не понравится, уверена.
Так вот! Я расскажу вам о страшном чудище лишаре, о храбром музыканте и о еще каких-то людях. Понимаю, эта история должна была прозвучать в самом начале или не упоминаться вообще. Но у меня, как и у вас, еще есть время. И почти полная кружка траува на яровике. А как известно, нет ничего лучше интересного сказа да доброй выпивки.
Дело было в небольшой деревушке близ столицы. Как называлась она? Поди вспомни. Кажется, Аркватта.
Травы в тамошних лесах — по колено, а деревья макушками своими небо цепляют. Голову, бывает, запрокинешь, а где они кончаются — и не видно. И страшно: вдруг ветка на темя упадет. Или зверюга какая из-за кустов выскочит да растерзает. Только мысли мои тогда не об этом были.
Мне хотелось оказаться в новом месте. Вдохнуть его воздух, посмотреть, чем люд честной живет, да подзаработать на пьяных жителях, которым нравилось почти все, что я исполняла. Они, представьте себе, приняли даже срамные песенки о своем повелителе! А кроме них об инхиле Гвальдаре Боре я ничего и не знала.
Аркватта. У этого места приятное название. Слышится в нём что-то такое текучее. Хоть и переводится просто — «Отдых».
Деревушка расположена недалеко от ворот, скрывающих от глаз столицу; именно к ним я и направляюсь. Уж там-то смогу разгуляться — среди пышного празднества и толпы богатых, а главное, невнимательных местных жителей, которые наверняка придут посмотреть на гостей из других тоу да набить пузо сладостями. Я и сама не откажусь попробовать эти липнущие к пальцам шарики из меда и муки, которые так приятно пахнут ягодами и лесными орехами.
Но пока я коротаю время в Аркватте: брожу по широким пыльным улочкам, повесив накидку на локоть. Из приоткрытых окон приятно тянет свежеиспеченными домашними пирогами, а окружающие люди выглядят тошнотворно приветливыми. А ведь раньше казалось, подобное встречается лишь в книгах, в тех, которые с неохотой читала в детстве мать. Она не очень-то хотела, чтобы я мечтала побывать в таком месте. Или, что еще хуже, пыталась его отыскать. Так вышло, что мне уже сорок Половин, и вот я здесь. Как там говорят?
Отведай несвежего мяса, родительница!
Согласитесь, есть что-то подозрительное в столь милых деревушках. Кажется, вот-вот у тебя стащат тимбас или пустую сумку, в которой и нет ничего ценного. Или ты, сам того не ожидая, примкнешь к культу. Со мною такое уже бывало, как вы помните.
Двери церкви приветливо открываются передо мной. В просторное полупустое помещение через мутные окна проникает мягкий свет. Он бережно обнимает стоящую в центре фигуру улыбающегося Мави — Денежного Мешка. Подумав, я не только улыбаюсь в ответ, но и подхожу. Кланяюсь ему в ноги, прижимаюсь лбом к деревянному приступку и кладу в глиняную чашу пару тэнги — только они-то и остались в кармане.
Мави, кажется, становится еще самодовольнее. Да кто бы не стал? Только что ему принесли две мелкие темные монетки, на которых выгравирована какая-то мышь с длинным пушистым хвостом. Вроде именно эту зверину хранитель и держит в руках. Говорят, она в дом богатства несет, ага. На деле же маленькая пушистая дрянь лишь по углам гадит да деревянную посуду точит. Но мне ли спорить с духом? А может, когда-то у нас денег потому и не было, что мать одну такую метлой у порога прибила.
