И почему всем кажется, что музыканты-стихотворцы в жизни должны общаться высоким слогом? Нам хватает песен, на этом мы заканчиваемся. К тому же, кому понравится беседовать с человеком, который ведет себя так, словно снизошел до простого люда? Я бы при первой же возможности сломала такому челюсть. А для моей профессии это навык довольно полезный. Позволяет быстро, без лишних объяснений доказать кому угодно, что он не прав. И не будет прав, даже когда приведет с десяток аргументов.
— Ты не задумывалась о том, почему мы встретились? Почему мы всё еще рядом?
Он говорит мягко. И его голос успокаивает.
— Тебе обязательно искать причину всему? Мы просто встретились, просто путешествуем вместе. Не у всех есть великая миссия. Если уж на то пошло, я хочу заработать и некоторое время не шляться по забегаловкам, не стоять на криво сколоченной сцене, не плясать, пока ноги не отнимутся, и не орать, пока голос не сядет. Я люблю свое дело, ага. Но далее мне иногда хочется отдохнуть. Как понимаешь, нет у меня благородных целей. Как и у них. Только я не пытаюсь это скрыть.
— Ошибаешься.
Когда Гарольд вскидывает брови и улыбается, я начинаю шарить по сумкам: обычно такое выражение лица подсказывает, что человек сделал что-то гадкое. Спер деньги, расклеил листовки с моим изображением по всему городу, потрогал за задницу, пока я на что-то отвлеклась. Но Лиат слишком благородный для того, чтобы в открытую лапать. По крайней мере, кажется таким.
— Эй! — обращаюсь, когда понимаю, что он решил оставить меня одну. — Скажи хоть, зачем нам девка рыжая? Кроме того, что ты трахнуть ее хочешь.
Прижимает палец к губам и недовольно шикает. Почему-то Гарольд очень печется о ней. И защищает. От меня.
— А ты как думаешь?
У него редко находятся прямые ответы. Лиат загадочный, ага. Женщинам нравятся такие. Да только не понимают они, что под всей этой загадочностью может скрываться гнилье.
— Ее можно использовать как приманку? — Действительно задумываюсь. Вдруг в присутствии Сатори есть смысл. — Выгодно продать в рабство? Не смотри на меня так! Я не шучу.
У него глаза синие-синие. Как мелкие ягоды, которые я так любила давить пальцами, будучи совсем маленькой. И когда вижу их, невольно морщусь: сжать бы в кулаке. Они точно в душу проникнуть пытаются. Никогда раньше такого цвета не видела. Впрочем, нечасто любят со мной взглядами встречаться.
Гарольд снова молчит. Слышно только, как опускаются ноги в кожаных ботинках на пыльную дорогу, как звенят пряжки тяжелые. Лиат часто так делает: оставляет простор для размышлений и отходит в сторону. Видимо, чтобы ему не влетело. Да чтоб этот умник подох. Наверняка в его волосатой башке есть конкретный ответ. Но об этом никто и никогда не узнает.
Тем временем вдалеке маячит забор. Такой низенький, что, будь я огромной клыкастой тварью, тоже с радостью заходила бы в гости, чтобы полакомиться человечинкой. Местные жители словно сами говорят: «Добро пожаловать!». Еще бы ночами на улицы высовывались, чтобы гостям плотоядным было проще добывать себе пищу. Оттого странно было услышать, что они хотят защитить себя. Герои им нужны, ага. Только вместо героев они нас получат! Неожиданно, правда?
— А со старостой говорить кто будет? — Нахожу взглядом деревянный дом с надстройкой и указываю на него. Прохожие, заметившие у ворот незнакомцев, шепчутся, но вскоре перестают обращать внимание. Только совсем маленькие дети тычут в нас своими пухлыми пальчиками и кричат наперебой что-то. — Если не заткнутся, я швырну их в стены. Каждого.
— Так ты и пойдешь, — пропустив мои последние слова, отвечает Гарольд и толкает меня к калитке.
— Чего?
И все-таки захожу внутрь. Рукой отгоняю облепившую меня малышню, которая то за плащ, то за пояс дернуть пытается. Сдерживаюсь, чтобы не отпихнуть кого ногой. Все-таки Тернква — место, где нам, надеюсь, будут платить. Не стоит сразу портить репутацию. Этим можно будет заняться тогда, когда деньги в кармане окажутся.
А ведь, если призадуматься, то только я и подхожу для переговоров. Сатори в состоянии лишь что-то пискнуть, и то, когда уже совсем невмоготу молчать. Зенки не хватает напора, слишком быстро сдается, зато если когда-нибудь нам будет нужно поработать бесплатно, он это обеспечит. Добряк, будь он неладен. Дио несерьезен. Он даже не станет рассматривать это предложение. Пожмет плечами и уйдет пить. Пить всяко интереснее, чем говорить со стариком, который наверняка ищет героев подешевле.
Ах, да, совсем забыла сказать: герои — товар. Как буханки хлеба, портки или выпивка. Только мы-то зваться иначе предпочитаем. Охотники за головами. Путешественники. Наемники.
Согласитесь, «Герои» — довольно тошнотворное слово; обычно, заслышав его, люди представляют себе высоких мужчин с начищенными до блеска сапогами и задницами. С громкими именами. А еще — это самое главное — они стоят куда дороже, чем мы.
— Я знаю, ты справишься. — Гарольд разводит руками. — Я верю в тебя.
— Веру свою засунь поглубже. — Резко останавливаюсь. Палец с длинным когтем упирается ему в шею, оставляя борозду на коже. — Было бы мне не наплевать на чужое мнение, давно бы платья зеленые носила да пела что-то прилипчивое. Такое же прилипчивое, как ты.
— Не злись.
Он запрокидывает голову, и я чувствую под подушечкой ровное биение его сердца. Ноготь готов вонзиться глубже, но я разворачиваюсь и ускоряю шаг. Что ж, если моей беседе со старостой все-таки суждено случиться, лучше разделаюсь с этим побыстрей. А затем поимею лишнюю монету из кармана дражайшего друга.
Бесплатно не работаю, Лиат. А тебе — даже руки не подам.
Вскоре об этом узнаёт и староста — дед с такими густыми бровями, что в них можно легко запутаться. Да из-за них даже глаз не видно! А вдруг их и нет там вовсе! Это пугает. И несколько отвлекает от сути разговора. Оказывается, вот что: стало быть, повадился на их ллок’ар — огороженное место, где мертвяков зарывают, — ходить танум вард. Безобидный с виду, тощий и долговязый, в потрепанных одеждах.
Кто есть танум вард? Глупости какие спрашиваете. Я у вас тут, что ли, первый бродячий музыкант?
Так уж и быть, поясню: то, что не сгнило, они из земли поднимают и воле своей подчиняют. Хозяевами костей их кличут. У каждой деревушки, при которой ллок’ар имеется, есть о них истории. Беспокоят и живых, и мертвых. А если попадется какой безумец, так и вовсе армию неживых по деревням пустит. Вот везучий засранец: за него всё обглодыши костяные делают, а он знай себе карманы забивает деньгами и украшениями.
И поначалу ведь паренька никто не заподозрил. Одет обычно, только лицо скрыто, а руки бледные-бледные. На шее тонкой — украшение металлическое с ладонь размером: оно на раскрытой груди висит, а под ним — след как от ожога. Врастает в плоть. Если не подохнет владелец, такая вещица ему может силу даровать.
После появления его в город стали мертвые наведываться. В дома стучатся, впустить просят, говорят голосами человеческими. Обычно они молчат. Только рот открывают, чавкают как Дио, когда рыбу ест, да булькают. А эти точно помнят, кем при жизни были. Но через двери не заходят. Да-да, им открывали. И не раз. А наутро глянь: лежит без куска шеи кто, на стол голову положив.
